— Зачем?

— Чует моя душа, что припрятано у них оружие.

— Этого недостаточно для обыска.

— Значит, пусть стреляют? Так, по-вашему?

Тесля обиделся. Долго молчал.

— А что они у нас творили? Забыли? Русская душа добрая! Все сразу простили. Даже оружие нельзя пошукать.

— Ладно. Разрешаю. Только… Только, чтобы все было без шума.

— Не беспокойтесь, все будет тихо. И еще прошу в порядке трудового воспитания фашистов разрешить использовать на работах хозяина, хозяйку и других, кроме бабки.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, скажем, стирку белья для нас и для солдат.

— Разрешаю.

Тесля, довольный полученным разрешением, потирал руки:

— Я им покажу! Они у меня попляшут. Фрицы…

Это меня насторожило, и я заметил:

— Предупреждаю, что за возможные недоразумения, связанные с перевоспитанием или жалобами на обыск, можешь угодить на гауптвахту.

— Вот дожил… За перевоспитание фашистов — на «губу». А как же тут порядок навести? — спрашивал Тесля. — Вы шо, забыли, что они у нас творили?

— Ничего я не забыл, но мы должны все делать по-своему, по-нашему, а не так, как они. В этом наша сила. В этом вся соль.

— Все ясно.

В последующие дни Тесля, вооружившись шомполом, незаметно обследовал территорию усадьбы. Искал он оружие, уверенный в том, что хозяин ведет себя нечестно и его надо вывести на чистую воду. Я ни о чем его не расспрашивал, хорошо зная, что если он что-то обнаружит, то сразу расскажет. Хозяин был приветлив.

Скорее всего, он ничего не замечал. Он был очень доволен тем, что, встречаясь с ним в городе, я отвечал на его приветствия. Между тем я упорно штудировал немецкий, не расставаясь со словарем, и уже мог самостоятельно спросить и растолковать, что мне нужно. В этом мне помогала одна наша девушка из Николаевской области — Марийка, которая все еще жила у соседа-немца, работала у него на огороде, ожидая очереди на репатриацию домой. Она хорошо говорила по-немецки.