Однако вскоре король обнаружил, что ничего не может сделать. В августе 1413 года, когда стало ясно, что он не добился никакого прогресса, Генрих дал архиепископу Арунделу разрешение возбудить дело против Олдкасла за ересь. Вызванный в суд, Олдкасл заперся в своем замке в Кулинге и отказался от контактов с внешним миром. Очевидно, что существовал предел тому, как долго он мог продержаться. К концу сентября он находился под стражей в лондонском Тауэре, и суд над ним вот-вот должен был начаться. Отчет, составленный регистратором Арундела, копии которого позже были распространены среди церковных властей (что позволило Томасу Уолсингему тщательно описать ход процесса, включив его в свою хронику), показывает, что к Олдкаслу относились с вниманием и справедливостью[958]. Как и многие до и после него, он решил воспользоваться случаем, чтобы обнародовать свои взгляды, мало понимая, что такое изложение идей способствовало созданию атмосферы, направленной против него. Арундел хотел надавить на него по жизненно важному вопросу евхаристии: верит он или не верит в учение Церкви о превращении хлеба и вина? Получив два дня на обдумывание вопроса (ему даже дали копию церковной доктрины на английском языке, чтобы поразмыслить), он не смог убедить суд в том, что его взгляды не являются еретическими. В таких обстоятельствах у Арундела не было выбора: Олдкасл был отлучен от церкви и передан светской власти для наказания.

Теперь решение находилось в руках Генриха. Ситуация не сильно отличалась от той, с которой он столкнулся, когда в 1410 году был осужден Бэдби. Король был в своем праве решить, будет ли Олдкасл жить или умрет. Тем не менее, в 1413 году были различия. Бэдби должен был умереть из-за предполагаемой угрозы для церкви, которую представляли требования о лишении ее священства. Кроме того, Олдкасл был известен как друг короля. Могли ли эти факторы спасти его? То ли из дружеских побуждений, то ли потому, что, как писал Уолсингем, он не хотел, чтобы грешник погиб без каких-либо усилий вернуть его на истинный путь с его стороны, Генрих дал Олдкаслу сорок дней на обдумывание своей позиции. Это было настолько много, насколько он мог пойти. Тем временем отлученный от церкви еретик должен был быть заключен в лондонский Тауэр[959].

Олдкасл не сдавался но он должен был понимать, что Генрих не помилует его в случае отказа, и, следовательно, его судьба предрешена. К 28 октября ему удалось бежать из тюрьмы под покровом темноты и, вероятно, с помощью сообщников, один из которых, Уильям Фишер, пергаментщик, симпатизировавший лоллардам, спрятал его в своем доме недалеко от Смитфилда, в то время как вся страна охотилась за ним[960]. В этот день Генрих издал прокламацию, призывающую задержать его и вернуть под стражу, предлагая солидное вознаграждение в 500 марок (333 фунта 13 шиллингов 4 пенса) тому, кто его задержит, а также налоговые привилегии общине, в границах которой он будет задержан[961]. Призыв не принес результатов. Все это время объект охоты скрывался, как выразился Уолсингем, замышляя свою месть королю. То, что у него должен был быть какой-то способ связаться с внешним миром, очевидно. Ведь то, что планировал Олдкасл, было последним, отчаянным броском, заговором с целью подмять под себя короля и его братьев и, в конечном итоге, привести к изменениям в общественном устройстве, подобным, возможно, тому, что происходило в Богемии[962]. Что именно он имел в виду, мы не знаем. Планировал ли он убить короля и его братьев или просто захватить их и, удерживая их, принудить к переменам? Хронисты того времени, почти единые в своей неприязни и страхе перед Олдкаслом, обвиняли его в попытке свергнуть светский порядок и уничтожить духовный.