Однако на этот раз он грубо ошибся. Граф, задетый незаслуженным обвинением, вдруг распрямился и надменно сказал:

- Благодарю вас. Ознакомив меня с этим письмом, вы оказали мне большую услугу. Что же касается Юлиуша,- добавил он, помолчав,- то можете ему передать, что с начатым без моего ведома и согласия процессом я примирился лишь после того, как нашел средство, которое в случае, если бы Юлиуш проиграл этот процесс, сулило ему еще более блестящее положение, чем то, которое он занимает сейчас.

Катилина в удивлении уставился на графа.

- Вы хотите сказать, что проигрыш мог бы обернуться для негo выигрышем?

- Завтра побываю в Опарках,- гордо ответил граф, - и сам поговорю с Юлиушем. А теперь прощайте,- добавил он, сделав жест рукой.

Катилина растерялся; при всей его дерзости и грубости гордое достоинство графа импонировало ему, он совсем не так представлял себе ход разговора и был сбит с толку. С необычной для него неуверенностью он проговорил:

- Собственно говоря, я приехал с тем, чтобы просить ваше сиятельство отказаться… письменно… от притязаний на наследство покойного брата.

Граф гордо выпрямился.

- Я уже сказал вам, что завтра буду в Опарках,- отрезал он и дернул за шнурок звонка.

В коридоре раздались шаги, и Катилина отодвинул задвижку.

- Чай я буду пить у графини,- сказал граф вошедшему лакею, не заботясь более о своем госте.

Катилина прикусил губу. Злой и недовольный собой, он попрощался с графом и первый вышел из комнаты.

Садясь на лошадь, чтобы ехать в Опарки, он с раздражением пробурчал:

- Эх, черт меня побери, испортил все дело! Думал, с графом пойдет так же легко, как с Жахлевичем и мандатарием!

VIII

ВОСПОМИНАНИЯ

Несмотря на суровое запрещение покойного помещика и еще более суровые запреты грозного стража Заколдованной усадьбы, старого ключника, мы позволим себе заглянуть на минутку в знакомый заброшенный сад. Нам, романистам, закон не писан, у нас особые права и привилегии. Нет для нас ни стен, ни запоров, ни сторожей, ни решеток, нас не заботят запреты и препятствия; мы не уважаем нн чужой воли, ни чужой тайны, никому не прощаем нн малейшей слабости, высмеиваем все, достойное осмеяния, повсюду суем свой нос, не стесняемся подглядывать и подслушивать и, если уж однажды завладеем читателем, перебрасываем его с места на место, как мяч.