Я скривился, но шаг сделал. Спорить некогда. Меня потащило сквозь радужное сияние. Мимо пролетело перевёрнутое дерево, все ещё неподвижный силуэт Душегуба, одуванчиковое поле и заросли кустов. Я еле втянул плотный воздух. Та ещё хохма – оборотень не от ошейника задохнулся.

– Иди! – приказал Евлампий.

Я шагнул ещё. Перед глазами мелькнули цветочные поля с феями сборщиками нектара, а за ними, как прицепленное унеслось голубое небо, и я застрял посреди звезд. Испугавшись, я засеменил так, что радуга помчалась не хуже волшебной брусчатки. Я пискнуть не успел, как свалился с неё в густую пыль.

– Добро пожаловать в Благодатные земли! Ты что-то не торопился? – прищурился, будто целясь в меня, Оливье.

Я валялся у его ног. Футляр мастера Правши выпал из-под рубахи и нагло мозолил глаза.

– Вот так-так! – недобро протянул дядя.

Я боялся говорить, чтобы всё окончательно не испортить.

– Язык прикусил? – осведомился он.

– Слишком разогнался, – ответил вместо меня Евлампий.

– Что за футляр, крысёныш? – поджав губы, допытывался Оливье.

– Е-д-да д-ля-ля наслаждения, – еле выговорил я.

– Правша? – удивился дядя. – Из норы Душегубчика?

Он подхватил футляр и усмехнулся.

– Опасная вещичка, с двумя левыми лапами, ей лучше не орудовать, – по его лицу пробежала лукавая улыбка. – Побудет у меня.

Заглянув в футляр и цокнув языком, Оливье убрал его в бездонную сумку. Раздался писк.

– Как не вовремя, – расстроился дядя.

– Что случилось? – кротко спросил Евлампий.

– Пора вносить абонентскую плату за сумку. Год прошел, а я и не заметил.

Странно, что голем не возмутился. Я ожидал пламенной речи о том, что сокровища известного мастера должны увидеть во всех мирах. Теперь, когда его заграбастал дядя, футляр не увидит никто. Даже я. Но голем от чего-то промолчал.

Всё ещё лежа в пыли, я поднес к лицу руку и раскрыл ладонь. Пусто! Монета испарилась. Я обиженно посмотрел на радугу. Отсюда она не выглядела яркой. Скорее блёклой, даже прозрачной.