На косые взгляды и шепотки за спиной можно было не обращать внимания. Но разлука? Вот что толкнуло Исайю в ночные воды, где прятаться могло что угодно. Нет, камнем стать ему никак нельзя, ему сейчас не на дно надо опускаться, а плыть. Даже имени у него нет, ведь Исайей нарекли его те, кто не имел на это права. Это оскорбительное прозвище он носил на себе, как чужие обноски. И каждый раз, когда кто-то к нему обращался — неважно, с добром или злом, он откликался на обидную кличку. И в самом деле — почти окаменел.

Все это, каждый мельчайший кусочек, он взвалил себе на спину и нырнул в черную реку, не зная, что ждет его в этой бездне. Болтали, что его народ боится воды и не может плавать. Не раз он слышал рассказы о предках, что бросались в море, лишь бы не мучиться тут, на берегу, и мгновенно тонули. Кто знает, может, все они и верно были сделаны из камня? И только он решит, что справится и переплывет, как тут же пойдет на дно?

Набрав в грудь побольше воздуха, Исайя погрузился под воду. Та омыла его, запузырилась, глуша все звуки. Глаза он крепко зажмурил. Потом открыл, но никакой разницы не было. Все равно вокруг царила чернота. Может, это и к лучшему.

Забив ногами, он рванулся вперед. И еще, и еще. Ноги, руки, вдох, выдох. Казалось, вода вовсе не желала его нести, напротив, выталкивала с той же силой, какую поначалу у него отобрала. Самуэль сказал, что на том берегу они будут в безопасности. Но Исайя не был в этом уверен. Говорят ему одно, сердцем он чувствует другое, как разобраться, чему верить? На что положиться, какие знаки принять за истину? Ведь у него и матери с отцом нет. Те могли бы поправить его, сказать, что сами такую ошибку уже совершили и точно знают: все капканы сомкнулись, теперь той дорогой можно идти спокойно. Но что-то глубоко внутри шепнуло ему: «Там будет лучше, чем здесь». Потому он и нырнул, и плывет теперь под водой, словно подо всем миром, гадая, выберется ли когда-нибудь на поверхность.

Показалось, что на глубине что-то есть, но рассмотреть как следует Исайя не успел. Нечто мерцающее, словно настороженные глаза. Исайя решил, что они померещились ему от усталости. Руки и ноги у него ослабли. А ведь сколько он тюков сена перетаскал, сколько навоза сгреб. Мышцы так раздулись, что тубабы решили, будто нет ноши, которая оказалась бы ему не по плечу. Он же ошибочно принимал их слова за доказательство собственной выносливости: считал, что, чем больше сможет вынести, тем, значит, он сильнее. И только потом понял, что обходились с ним не лучше, чем с коровами, лошадьми, свиньями и даже курами.