И если бы Джон Кэбот и его кодак смогли бы запечатлеть этот момент, то получилась бы идеальная иллюстрация ее настоящей жизни. Безупречно одета, изящная, парящая. И все отлично продумавшая.

И в зависимости от того, какие ее секреты могут выйти на свет, возможно, вот-вот готовая упасть на землю никчемным ворохом.

Сосредоточившись на передних ногах кобылы в момент, когда они снова должны были коснуться земли, Лилли обернулась лишь один раз — и обнаружила позади себя Джорджа Вандербильта.

Как странно, подумала она, что во время скачки она видела не доброе лицо Джорджа. Вместо этого перед ее внутренним взором предстал итальянец. С каждым скачком кобылы ее мысли путались в вихре сочувствия и самолюбования. И, помоги ей Бог, страсти.

Оберегая платье от шипящих кастрюль и жирного теста, Лилли зашла в кухню, стараясь казаться легкой и беззаботной. Но при этом властной.

— Здравствуйте, миссис Смит.

— Мисс Бартелеми!

В голосе домоправительницы прозвучало то, что Лилли и так отлично знала: здесь, внизу, ей было не место. Она не была хозяйкой Билтмора — по крайней мере, пока.

Но все же домоправительница не могла указывать гостям Джорджа. Особенно теперь, когда все слуги лучше других знали, что их хозяин, возможно, влюблен в наследницу из Нового Орлеана.

Наследница. Это звучало гораздо лучше того, о чем, возможно, тоже перешептывались здесь, в нижних помещениях. Например, о том, что ее часто видели дружески и долго беседующей в конюшнях с итальянцем.

Или о том, что, как легко могли узнать слуги, у нее в Новом Орлеане было какое-то кровавое прошлое.

Или о том, что она могла быть как-то связана с убийством на станции.

Лилли заставила себя встряхнуться. Она становится трусливой и подозрительной, а ни то, ни другое ей не свойственно.

— Я просто заглянула сюда, вниз, узнать, может, я смогу найти тут эту судомойку… Как же ее звали? Кажется, Керри.

Миссис Смит наклонила голову.

— Она в том зале, отмывает сковороды, наша Керри. Будет так ужасно, если вы испортите там свое чудесное шелковое платье.

Из зоны разделки теста доносилась перебранка голосов — мужского, с французским акцентом, и женского, с резким горным говором.