— Я стараюсь, — сказал Сол в тишину. — И я не перестану стараться.

Лебланк явился в коровник под проливным дождем в сопровождении Вольфе. Сквозь щели в стенках Сол видел, как он поднимал ворот своего черного пальто.

— Лучше выходите подобру-поздорову! — крикнул Вольфе. — Не могу сказать, что хотел бы покалечить ребенка.

Лебланк устроил целое представление, целясь из своего револьвера в сторону коровника.

— Подумаешь, итальяшка. Невелика потеря.

Постоянный шорох беспокойства за Нико, который всегда жил в груди Сола, усилился до всепоглощающего рева.

Здесь, в тюрьме, Сол видел в нескольких метрах от себя уже не Вольфе, а просто очень пожилого человека. Стальные глаза. Сгорбился над письменным столом красного дерева, как будто его размер отражал внутреннюю силу.

— Откуда мне знать, — требовал от него Морис Бартелеми в тот день, четыре года назад. — Что не ты — убийца Хеннесси? Откуда мне знать, что это не тебя видел наш доблестный шеф в той аллее, где его застрелили? Откуда мне знать, что ты — не тот итальяшка, о котором он говорил перед своим последним вздохом?

Сол мог бы сказать ему, что на самом деле Хеннесси в той аллее видел его собственное лицо — и Франка Чернойя. Но у него было более важное дело.

— Мой брат, он пропал. Прошлой ночью. Во время бунта.

Человек закурил сигару.

— Вы, итальяшки, даже друг другу не верите.

Несмотря на прошедшие годы, Сол все еще чувствовал то возмущение, от которого затрясся всем телом.

— Мой брат совсем маленький.

И ему страшно.

Человек пожевал кончик сигары.

— Comme c’est triste, как говорят в нашей семье. Какая жалость. — Его голос был полон сарказма.