Сол и Чернойя пустились бежать в противоположный конец аллеи. Но их заметили, когда они перелезали через стену. Но Сол и без этого понял, что теперь все итальянцы Нового Орлеана все равно будут виноваты.

Потом последовало суматошное перечисление всех подозреваемых, многократное повторение якобы последних слов Хеннесси: Итальяшки.

Город захлестнула волна ненависти к сицилийцам. Арестовали девятнадцать итальянцев. Расследование, суд. Отсутствие твердых доказательств. Оправдание. Толпа, собравшаяся, чтобы добиться справедливости. Она врывается в тюрьму. Крики: Выдайте итальяшек! Итальянцы, нашпигованные пулями, вертящиеся на крюках, как мясные туши на рынке.

Восемь человек спаслось.

И вот теперь, в сырой камере в Каролине, на ледяном каменном полу, вся эта история наконец обрела смысл.

— Это Бартелеми, — сказал Сол Нико, хотя его брат забылся неспокойным сном. — Это он заказал убийство Хеннесси. Он знал, кого сочтут виновным. И эта история поможет ему полностью контролировать верфи.

Должно быть, Бартелеми еще тогда разглядел в лице Сола зачатки этого понимания. Глаза его сузились в щелки.

— Этот чесночник, — сказал он Лебланку, — и без того отнял у нас достаточно времени.

И достаточно пожил на этом свете, сказано не было, но и без того ощущалось в воздухе.

Рука Лебланка, лежащая на рукоятке револьвера, при словах босса напряглась. Выскочив из кабинета Бартелеми, Сол бросился вниз, перескакивая через четыре ступеньки, над головой у него просвистела пуля.

Перебегая из тени в тень, он добрался до верфи. Телохранитель снова выстрелил, пуля чиркнула мимо уха.

Солу наконец удалось скрыться от него возле «Кафе дю Монд», где он спрятался до наступления темноты в одном из складских помещений, полном цикория, кофе и сахарной пудры.

В сумерках, когда кафе засветилось золотым светом и воздух наполнился смехом и облаками сахарной взвеси, Сол проскользнул сквозь толпу в так называемое Маленькое Палермо. Он бежал по лестницам, нырял в темные проходы, спрашивая у каждого встречного: маленький мальчик, потерялся в беспорядках — Нико, мой брат. Он пропал. Вы не видели его?

Но двери захлопывались, а люди скрывались в домах, прячась от толпы, которая все еще бурлила на улицах.

Наконец какая-то старуха, скрюченная, как пастуший посох, приоткрыла дверь на узенькую щелку — а потом, после вопроса Сола, еще чуть-чуть.

— Старуха — самая беззащитная в любой толпе, но и самая храбрая. Что может мне сделать эта толпа? Оборвать мою жизнь — так я и без того уже недалеко? Напугать? А то я не видела ни голода, ни смерти. Я-то надеялась, что смогу остановить ту толпу.