— Что? — удивился Каутин.

— Да, он спас меня от… от тех, кто хотел причинить мне зло.

— Ты не говорила.

— А кто вообще хотел меня слушать?

— Я всегда тебя слушал.

— Но теперь ты на стороне матери.

Каутин вздохнул.

— Послушай, мы с матерью тебе не враги. Просто пообещай, что до конца нашего пребывания в замке ты больше не устроишь неприятностей.

— Боишься, что леди Готелинда, слегка передумавшая насчет своего решения не общаться с тобой, снова передумает, если на репутации нашей семьи появится крохотное пятнышко с моим именем?

— Я боюсь, что ты пострадаешь, пытаясь доказать что-то матери и остальным, и ввязываясь в дела, которые могут обернуться очень серьезно.

— Что может быть серьезней, чем твоя помолвка?

— Ты ко мне несправедлива.

— А ко мне кто-нибудь сейчас справедлив?

Покачав головой, Каутин вышел из комнаты.

* * *

Следующие несколько дней прошли так, как я и не мечтала. Мы с Омодом посетили Альбрехта: старый рыцарь узнал меня, и мы немного поговорили, не касаясь дел давно минувших дней. Не знаю, помнил ли он о них, а я их не касалась.

Его голова совсем побелела, но фигура осталась такой же не согбенной, и от него по-прежнему исходила воля, постоянно толкавшая чем-то заниматься. Во время разговора он вытачивал ножку для стула.

— Так у вас теперь дочь, миледи? — Альбрехт провел рукой по неотшкуренной ножке, смахивая деревянную пыль.

— И сын, и еще один сын, Альбрехт. А у вас, как погляжу, еще несколько правнуков.

— Да, — он с улыбкой отложил инструмент. — Чем вы занимались все эти годы?