Взгляд Платонова задержался вдруг на фляжке. Она валялась неподалеку под кустом колючки и очень походила на черепаху, наполовину зарывшуюся в песок. Семен поднял фляжку. В ней булькнуло. Воды было совсем мало, – три-четыре глотка не больше, но для человека, оказавшегося один на один с палящим зноем пустыни и это – сокровище.

Обогнув бархан, Платонов увидел несколько мертвых тел, дальше еще. Все ясно, – отряд геройски сражался.

Мысли путались и ускользали. Семен никак не мог сосредоточиться на какой-то одной. “Знали бы в Мерве о случившемся… Как обстоят дела на других колодцах?.. Неужели и там вот такое же? Как же это получилось?..»

Он брел на север, туда, где, по его предположению, был ближайший колодец. К вечеру он достиг лощины, с трех сторон окаймленной довольно высокими холмами. Уже в потемках он вышел на какую-то дорогу. Дорога была не слишком наезженная, но и она обрадовала Платонова: куда-нибудь приведет.

Холмы, холмы, холмы… Им, казалось, не будет ни конца, ни края. В темноте они очень походили на туркменские кибитки. Горбатые, однообразные холмы.

Под утро он присел на краю неглубокого овражка у обочины дороги. Все тело его ныло от усталости, онемевшее плечо горело.

“Неужели не будет конца этим холмам? – подумал Платонов. – Всю ночь, как черепаха, ползу между ними. Они, кажется, толпой сопровождают меня, покорным стадом бредут за мною вслед… Как это шакалы не набросились на меня, когда я целую ночь валялся в яме?..»

Он вспомнил кружившего над местом боя коршуна. Коршун этот в первый момент обрадовал его, – хоть какое-то живое существо поблизости, не один он в этом жутком, бескрайнем безмолвии. Некоторое время Платонов следил за птицей, пытался даже считать круги, очень скоро сбился, начал заново, но мысли наплывали друг на друга…

От того ли, что он долго смотрел в огромное, без единого облачка, небо, от дурноты ли, которая волнами подкатывала к горлу, Платонова вдруг охватило чувство одиночества и безысходности.

Потом вспомнился почему-то варан, которого он встретил как-то в песках. Тот шипел и готов был вцепиться в лошадь, облизывал влажным языком глазки-бусинки и зло хлестал по земле, как кнутом, длинным, мощным хвостом.

Временами Платонов видел все это, и коршуна, и варана так отчетливо и ясно, что начинал сомневаться жив ли он. Может быть он уже мертв и теперь уже там, на том свете, ему вновь “прокручивают» бывшую жизнь?

Где-то вверху Семен услышал непонятный шум. Он открыл глаза, над ним кружилось несколько коршунов. Стоял день. Ярко светило солнце. Платонову стало не по себе, – кажется, только что был вечер…