— Да какой он гость? — возразил Иван. — Он, как и я, у себя дома. — И тут же подвинул брату сковородку: — Давай, Гаврюш, бери. А то и правда — еще голодным уйдешь. И посуду опорожняй.
Гаврюшка выпил, закусил, повеселел. Обернулся к двери в спальню, сказал громко:
— А Геня как, не против?
— Не против, не против, — отозвалась та весело. — Только — как же ты будешь цеглу делать? Липочку в замес не загонишь…
— Попробую. — И добавил: — Она вроде начинает уже приручаться.
— Ниче, ниче, — вступила в разговор мать. — Начинай с богом, гуртом поможем. Родню всю покличем: братьев, сестер — вон их сколько!
— Да то так, лиха беда — начало, — согласилась Генька. — А план уже дали? Где строиться будете?
— Новую улицу прорезали, Заводская называется. От кирпичного завода к путям идет. Как раз на границе между поселками.
— Она ж не хотела в «деревню»?
— А какая разница? Главное — там близко к остановке: пять минут, и уже ты у семафора.
— Близко — это хорошо, — сказал Иван. — А то как настанет осень, пока дойдешь до рабочего по грязи, все ноги повыкручиваешь. И обуви не напасешься. Близко к поезду — это хорошо.
Вскоре Гаврюшка засобирался домой, Иван тоже поднялся, пошел его проводить. Романовна облегченно вздохнула, перекрестилась, стала убирать со стола.
— А вы почему вздыхаете? — спросила Генька. — Думали, наверно, что Иван заупрямится, и они разругаются?
— Не дай бог… Боюсь я этого… Разладу.
— Все про Ивана думают, что он жадный, прижимистый. Куркулем обзывают. А он добрый…
— Добрый, я знаю. Тольки он и вспылить может. Он ведь, как кипяток. Если што не по его — тут же вспыхнет.
— Кипяток, — согласилась Генька. — Но не жадный.
— Нет, не жадный. Он хозяйственный.