Наконец Матвеев, и без того выглядевший уставшим, хотя и старавшимся бодриться, чтобы не сдавать позиции, выдохнул:

– Слушайте, я не понимаю, зачем вы всё это у меня спрашиваете. Я не понимаю существа обвинения. Вы можете конкретно сказать, что́ я совершал и в каком году? А то у вас уже четырнадцатый год путается с двенадцатым и одиннадцатым, и у меня складывается такое впечатление, что я, не знаю, на машине времени летал в будущее, чтобы украсть у государства побольше.

– Машине времени? – встрепенулся Сергеев.

– Шутка.

Муравицкая, казалось, не вмешивалась в ход странного допроса. После еще пары вопросов по поводу деятельности театра в четырнадцатом году, которая к делу отношения не имела, Уланов устало вздохнул, и вдруг улыбка прорезалась под густыми усами.

– Вы бы все-таки рассказали о ваших делишках, Альберт Ильич. Было бы и нам, и вам гораздо проще. Мы и так уже всё, понимаете, всё знаем.

– А мы тоже, – вдруг сказал Олег.

Муравицкая и Уланов синхронно повернулись к нему, в глазах менторши – немой вопрос.

– Я тут заглянул в кое-какие старые публикации, – говорить это всё было страшно, но Олегу казалось важным перехватить у следователя инициативу, – и вспомнил, что на театр уже жаловались: сначала депутат Додонкин, требуя провести прокурорскую проверку, а потом и депутат Федоров. Это было два года назад. Как раз когда уволили московского министра культуры.

– И какое это имеет отношение к нынешнему делу? – прищурился Уланов.

– А теперь православные активисты приходят на гала-концерт в тот же театр по случаю юбилея одной радиостанции – и громят мебель и оборудование. Вызвали наряд полиции, но он просто стоял в стороне и ничего не делал. – Олег подался вперед. – И вы по-прежнему будете утверждать, что дело, которое вы ведете, не является заказным?

Уланов облизнул губы и перевел взгляд на Муравицкую. Та кашлянула в кулак.

– Простите моего коллегу, – сказала она. – Он слегка, э-э-э, усердствует.

В каком это смысле – усердствует?! Олег вытаращил глаза. Они же должны демонстрировать подоплеку этого обвинения, нет?

– Что он хотел сказать, думаю, – подхватила адвокат, – это то, что вы продолжаете задавать не имеющие отношения к делу вопросы, хотя наш подзащитный сидит под стражей уже… Сколько, Альберт Ильич?

– Три месяца. Без малого, – сказал Матвеев. – А жену за это время видел всего один раз. Мне с ней даже видеться не давали, представляете?

– Ну, справедливости ради… – начал было Уланов, но его прервала Муравицкая:

– Тут же целый ряд процессуальных нарушений. Вот смотрите…

Пока Муравицкая перечисляла статьи и постановления Верховного суда, следователь Сергеев всё больше мрачнел и всё больше косился на часы, как бы ожидая, когда эта пытка наконец закончится.