Мокрая рубашка облепляла его плечи.

– Вы простудитесь, – сказала Соня.

– Нет. В экспедициях это часто, я привык.

Она расстегнула пуговицы на его рубашке. Когда-то бабушка говорила ей, что считается приличным перейти к интиму не раньше третьего свидания. Сама, впрочем, родила от мужчины, которого видела первый и последний раз в жизни. Но тогда были особые обстоятельства. Что ж, сейчас тоже.

Соня расстегивала на Романе рубашку, а он целовал ее. Плечи у него были холодные, а губы обжигали. Наверное, в редкостных людях соединяется несоединимое. Он не зря показался ей похожим на черного журавля – редкостную птицу.

Потом они поменялись – Соня целовала его, пока он ее раздевал. Это было такое счастливое занятие, что его хотелось длить и длить. Она присматривалась к Роману и привыкала к нему, целуя. И привыкла к тому моменту, когда он снял с нее мокрые гольфы, а она поцеловала его в макушку. На такое уходят годы. Так она думала раньше.

– Я разложу диван? – спросил он.

– Он тяжело раскладывается, – ответила Соня.

Хотела сказать, что можно пойти в спальню, там кровать. Но Роман уже раздвинул диванный каркас. Диван разложился легко, и они легли поверх пледа, которым он был накрыт. Подробности происходящего казались Соне драгоценными. Все подробности.

Они лежали, обнявшись, и желание разгоралось в ней. Медленно и все возрастая. Она не сразу поняла, что это возрастание происходит от прикосновений его рук, от их движения, тоже медленного, по ее телу, от сплошной этой ласки.

– Я очень хочу быть твоей, – сказала она. – Не смейся только.

Конечно, это были смешные в своей неточности слова. Но Роман понял, что она хотела сказать. Он улыбнулся и сказал:

– Не буду.

Он был очень ее, и тело подтверждало ей теперь то, что раньше узнало сердце.

Соня смотрела в его лицо, склоненное над нею. Туман застилал ей глаза, это было жаль, потому что мешало видеть его, и это было счастье, потому что желание уже охватило ее совершенно.

И Романа тоже – Соня поняла это сразу же, как только почувствовала его в себе. Но это было последнее, что она еще могла обозначить словом «поняла» – дальше все стало подчиняться какому-то другому закону и приобретать другие значения.

И когда после сплетения, соединения, общего ритма, общей счастливой судороги и вскрика они замерли друг у друга в объятиях снова, ей показалось, что она перешла в другое измерение жизни. Этот переход был явлен, обозначен, и Соня уже не понимала, как могло такое быть, что она не помнила, а когда-то и не знала о существовании человека, с которым он произошел.