Только открыв в спальне шкаф, Соня сообразила, что ей совсем нечего ему дать. Удобно ли предлагать женские брюки? И рубашку с пуговицами слева? К тому же он гораздо выше ее и шире в плечах, все это будет ему коротко и тесно. А в пляжных бермудах, затягивающихся веревочкой, он замерзнет.

В конце концов она все-таки взяла эти дурацкие ярко-зеленые бермуды и свитер, который купила, когда стал моден оверсайз. Свитер по крайне мере был обычного бежевого цвета.

– Есть только это, – сказала Соня, входя в гостиную. – Мои джинсы вам не подойдут. Не обращайте внимания на цвет и что бермуды летние. Я вам плед дам, и вы не замерзнете, не волнуйтесь.

– Я не волнуюсь. Спасибо.

Он стоял у консоли и рассматривал что-то, лежащее на ней. То есть рассматривал, пока не вошла Соня. Теперь же смотрел на нее – тем взглядом, который волновал ее и успокаивал. Как это может быть одновременно? Она не знала. Это было так странно и так сильно, что Соня вместо того чтобы протянуть Роману одежду, положила ее на подлокотник дивана и обняла его. Она сама не поняла, как это вышло. Но он не удивился и не отшатнулся, а обнял ее тоже. Так они стояли, обнявшись, минуту или даже больше, не понимая, почему это происходит. Или только она не понимала?

– Когда Алеся пересказала… – Соня наконец подняла голову от его груди и заглянула ему в глаза. – То, что ей сержант говорил про ребенка. Что вы ей велели не повторять и забыть. Я подумала, что он мог бы так не только сказать, но и сделать. Понимаете? Если бы тот сержант знал, что ему за это ничего не будет, он бы так и сделал.

Она подумала, что зря все это говорит. Ее слова звучат дико, и он сейчас ответит, что такого не может быть.

– Да, – ответил Роман. – Он бы так и сделал. Не задумываясь.

В его глазах, темных, поблескивающих, как отшлифованный срез благородного камня, глубокое внимание соединялось с печалью.

– Но как с этим жить? – спросила Соня. – Что мне с этим делать?

И сразу устыдилась инфантильности своего вопроса. Конечно, он ответит то же, что и каждый ответил бы: что она все равно не может этого изменить, что не стоит себя разрушать и надо просто об этом не думать…

– Не знаю, Соня. – Печаль в его глазах стала еще глубже. – Что жить с этим трудно, знаю. А что с этим делать… Я люблю вас, – сказал он.

– И я.

Это вырвалось у нее само собою. Минуту назад она не думала, что любит его. Но думала или нет, а это уже и тогда было так. Она почти не удивилась, поняв это.

Он наклонил голову и коснулся губами ее губ. Это показалось ей таким же естественным, как его слова. Но от поцелуя волнение стало в ней сильнее, чем безотчетный покой, который охватывал в его объятиях – и сейчас, и раньше, в машине.