Н. Л. Нет, конкурс кое-что изменил. Есть счастливчики, которым не нужно участвовать в конкурсах. Их узнали с раннего детства, с ними сразу стали играть великие дирижеры. Их мало, можно перечислить по пальцам на одной руке. Другим не так повезло. А конкурс – это возможность заявить о себе, чтобы тебя узнали, услышали. К тому же интересно себя проверить. Но, честно говоря, удовольствия от конкурса я не получил. Когда мне было шестнадцать – семнадцать, я участвовал в двух маленьких конкурсах, баховском и рахманиновском[80] – это еще куда ни шло. Но в двадцать два года, когда я играл на конкурсе Чайковского, мне это было очень тяжело, неприятно. Стресс страшный. Мне кажется, что в концертной обстановке можно показать больше, чем на конкурсе. И, как я уже говорил, невозможно отрешиться от мысли, что за великую музыку ставят баллы – двадцать четыре балла, девятнадцать, двадцать один…

Но конкурсы нужны, и пусть они будут. В результате конкурса Чайковского кто-то обо мне узнал, куда-то меня пригласили. Не сказать, что это сыграло решающую роль в моей жизни. Сейчас конкурс снова стал делом государственной важности, перед организаторами стоит задача провести его на какой-то невиданной высоте. А тогда к нему особого внимания не проявлялось, ну и время такое было – ни денег, ничего. Средства массовой информации освещали конкурс довольно слабо, но это уже другая тема… Вообще-то ничего плохого в том, что молодой человек сыграет на конкурсе, нет. Просто для некоторых музыкантов участие в конкурсах превращается в источник дохода: человек три-четыре раза в год ездит на конкурсы и таким образом зарабатывает деньги. Что тут сказать? Если нет других возможностей, то осудить трудно. Но эта ситуация накладывает определенный отпечаток, прежде всего на репертуар. Если на конкурсе музыкант играет то, что играл всегда, это дает гарантию успешного результата. А попытка сыграть что-то новое – почти обратную гарантию: высок шанс вылететь. Следовательно, это очень сужает репертуар.

С. С. Ты уже назвал много имен выдающихся мастеров, которых можно причислить к основе, к фундаменту того, что мы сегодня называем русским пианизмом. Понимаю, это тот случай, когда нельзя выделить кого-то одного. Но о себе скажу: с годами все чаще слушаю Эмиля Гилельса. Какое-то абсолютно иное ощущение, до мурашек по коже, даже в записях! В юности над моим поколением царила фигура Рихтера, а теперь, не знаю почему, больше трогают записи Гилельса как эталонного исполнения любого произведения. Слышишь и музыканта, и человека за каждой нотой. И его отношение к искусству…