Н. Л. Согласен полностью. Выделить одного представителя советской фортепианной школы нелегко, но, если бы меня к этому вынудили, я бы тоже назвал Гилельса. Может быть, так получается оттого, что гилельсовская материя звуковая через студийные и живые записи проходит к слушателю. А вот Рихтер на концертах производил – я много посетил его концертов – совершенно умопомрачительное впечатление. Сродни гипнозу. Однако этот гипноз через запись – хотя практически все его записи тоже замечательные – проходит хуже. Не знаю даже почему.

С. С. Если говорить о закрытой стороне профессии, невидимой публике, какое максимальное количество часов каждый день нужно заниматься Николаю Луганскому, чтобы чувствовать себя счастливым, знать, что на сегодня ты сделал все, что надо…

Н. Л. У меня фиксированного времени занятий не бывает. Жизнь, особенно московская, складывается так, что если есть возможность посидеть за роялем час, два, а иногда четыре, то это уже счастье. И это всегда идет в плюс. Я чувствую, что чем дольше позанимаюсь, тем буду лучше играть.

С. С. А каков максимальный твой рекорд?

Н. Л. Часов по шесть-семь и больше я играл перед конкурсом Чайковского, с тех пор уже не удавалось столько заниматься. Но для меня в деле поддержания формы важны не часы. Я считаю, что должен каждый сезон играть сольную программу если не полностью новую, то хотя бы наполовину. А с каждым годом делать это все сложнее. В двадцать лет я мог любое сочинение выучить за два-три дня и через неделю играть если не в Большом зале, то уж у своего педагога сыграть наизусть без стыда. Быть может, тогда я был менее требователен к себе? Не знаю. Сейчас стало труднее. Но, с другой стороны, чем труднее, тем интереснее и азарта больше. В этом году у меня немыслимое количество концертов. Я играю новые Четвертый и Пятый концерты Прокофьева, играю Альбениса. И есть вещи забытые и старые. Скажем, Тридцатую сонату Бетховена я не играл двадцать лет. Камерная музыка постоянно играется новая. Но камерная музыка – это музицирование, откровенно говоря, более комфортное. Перед тобой стоят ноты, а рядом обычно музыканты, которых ты уважаешь как профессионалов и часто просто обожаешь как людей. Самое психологически трудное – сольное музицирование. И вот здесь я делаю над собой усилие. Мне кажется, это один из рецептов сохранения формы.

С. С. А сколько дней в силу того или иного обстоятельства приходилось провести, не прикасаясь к клавиатуре? Бывало такое?

Н. Л. Когда я был юным, бывало, наверное, и по месяцу. На даче или в других местах отдыха. В последние годы, честно говоря, месяца не бывает. Ну, неделька-полторы.