С. С. Скажи, пожалуйста, а есть ли такие современные композиторы, чьи произведения ты не играешь? Если да, то по какой причине?

Н. Л. Я не играл Хренникова, не играл Кабалевского. У них есть замечательная музыка, но вот как-то не сложилось. Из западной музыки, признаюсь честно, не играл нововенскую школу, ни Берга, ни Веберна. Мы с Вадиком Репиным как-то исполняли “Фантазию” Шёнберга, но это, наверное, единственное, что я играл из двенадцатитоновой музыки. Вероятно, это не моя музыка. Не то, что мне близко, с чем я чувствую сразу контакт, отчего как-то иначе начинает биться сердце. Но это нормально. Нельзя играть всё… Как сказал Козьма Прутков, нельзя объять необъятное.

С. С. Вслед этому вопросу напомню, что мы сегодня говорили о некоем временном водоразделе для пианистов – до и после Шопена. Как тебе кажется, в какой момент золотая кладовая репертуара пианистов прекратила пополняться? На ком этот процесс закончился? В ХХ веке внесли свою – и немалую – лепту Шостакович и Прокофьев. И Свиридов, и Шнитке…

Н. Л. …Щедрин.

С. С. Щедрин, естественно, со всеми фортепианными концертами. И о западной музыке упоминали: додекафония, нововенцы – всех не перечислишь; уже звучали имена и Дютийё, и Мессиана. Так в какой же момент этот источник начал понемногу иссякать?

Н. Л. Сати, вы назвали столько имен, что в самом вопросе уже звучит опровержение тезиса об иссякании источника.

С. С. Эти имена относятся к середине ХХ века. А мне интересно, что происходит сегодня.

Н. Л. Знаете, наверное, задавать этот вопрос мне неправильно. Это очень личное: я был воспитан на музыке XVIII–XIX и первой половины XX века. Вы называете Мессиана, но я ничего у него не играл. Да, он замечательный композитор. Но не мой, понимаете? После Шопена, Листа, Рахманинова для меня последний композитор, у которого всё, что он написал для рояля, стоило бы сыграть, – это Прокофьев. Умерший, как известно, в 1953 году. Что-то у него я люблю безумно, что-то просто люблю. Но все это стоит того, чтобы изучать, играть, слушать в разных исполнениях. Прокофьев много самой разной музыки написал, но его фортепианная музыка – это исключительно фортепианная музыка, с его исключительно прокофьевским фортепианным стилем, и приемами, и, можно сказать, его руками.

Уже Шостакович для меня – прежде всего симфонист. Его музыка в той или иной форме может существовать и в виде струнного квартета, и в виде симфонии.

С. С. Хотя сам он был пианистом.

Н. Л. Он был очень неплохим пианистом. Но я не чувствую у него такого же чистого пианизма, как, скажем, у Шопена или у Рахманинова. А у Прокофьева, на мой взгляд, это есть… А что касается кладовой, то ведь огромное количество пианистов играет не только Мессиана, но и Булеза, и Штокхаузена, и Шнитке, и Губайдулину. Но я их играл мало, поэтому мне лучше промолчать на эту тему.