Разговор 2011 года
САТИ СПИВАКОВА Бруно, я счастлива видеть тебя гостем нашей сегодняшней программы. Но это было бы практически невозможно, если бы ты не говорил по-русски. Как случилось, что ты так замечательно выучил русский язык?
БРУНО МОНСЕНЖОН Язык я выучил из-за Давида Ойстраха. Мне было девять или десять лет, когда я впервые его услышал в Париже, живьем, и впечатление было настолько острым, что сразу после концерта я пробрался в артистическую, увидел этого гиганта – он оказался человеком маленького роста, – и подошел к нему, но мы не сумели понять друг друга. Тогда я решил, что должен выучить русский язык, что и сделал.
С. С. Ты учился музыке и сначала собирался быть только скрипачом или тебе уже тогда хотелось параллельно заниматься тем, что впоследствии действительно стало твоим призванием?
Б. М. Призванием была музыка. Я начал делать фильмы намного позже, уже будучи скрипачом, под влиянием знакомства с Гленном Гульдом. По-моему, суть искусства как раз в том, чтобы, переживая какие-то эмоции, научиться передавать их другим людям. Искусство в этом случае становится неким универсальным жестом. Это мое глубокое убеждение.
С. С. Расскажи про Гленна Гульда. Он же личность абсолютно загадочная, интровертная, закрытая. Известно, что в последние годы Гульд не подпускал к себе никого, кроме двух-трех близких друзей. Как получилось, что именно с тобой, французом, скрипачом, тогда еще не сделавшим себе в документальном кино имени, которое есть у тебя теперь, Гленн Гульд согласился так тесно сотрудничать?
Б. М. Однажды, в середине шестидесятых, я купил пластинку Гленна Гульда – а это была большая редкость – в Москве, в магазине “Мелодия” на Новом Арбате. Тут же поставил, и эта минута изменила мою жизнь навсегда. И только через несколько лет, когда я уже начал мечтать о возможных фильмах, я написал Гульду большое письмо. И представь, через три или четыре месяца он ответил! Огромным письмом на двадцать шесть страниц! Над первым фильмом, который мы сняли вместе, мы работали в течение шести недель в Торонто. Снимали на пленку, не на видео, поэтому потом я в течение года делал монтаж в Париже. Конечно, мы с Гульдом поддерживали постоянный контакт по телефону и письменно, я держал его в курсе монтажа. А следующие три фильма, посвященные музыке Баха, мы монтировали вместе в Америке. Гленн был идеальный соавтор, обладавший двойной компетентностью. То есть он был не только гигантский пианист, но и хорошо понимал, что такое драматургия, разбирался в законах кино.