С. С. Какая музыка была популярна в вашем кругу в эпоху шестидесятничества?

З. Б. Это очень точный вопрос, Сати, потому что вся песня шестидесятых родилась из хорошей поэзии. Ну начнем. Булат Окуджава, которого у вас в доме я видела, может быть, в один из последних раз. Белла Ахмадулина. Весь Рязанов и песни в его фильмах – на слова Беллы Ахмадулиной. Дальше все, кого ни возьмете. Женей Евтушенко несколько песен написано, в том числе “Хотят ли русские войны”. У Роберта Рождественского тоже, безусловно, была песенная поэзия.

Хорошо помню, как мы приехали с Любимовым и с Андреем Андреевичем на гастроли. Предположим, это был Тольятти или, может быть, Нижний Новгород. Лето. Любимов идет с нами по улице, все окна открыты, и из них звучат песни Высоцкого. Я смотрю на лицо Юрия Петровича, которого до сих пор очень чту и Андрей его любил, и вижу, что ему странно, что встречают не Театр на Таганке, не Любимова, а “несется” из всех окон Володя. У него была уже тогда повсеместная слава.

Кстати, у нас есть запись Высоцкого, когда он поет единственную не свою песню “Пошли мне, Господь, второго, чтобы не было так одиноко”. Это слова Андрея Вознесенского.

С. С. Вы ведь дружили с Плисецкой и Щедриным! И сегодня не могу не вспомнить потрясающие стихи, которые я считаю поэтическим памятником Майе Михайловне Плисецкой. Вы помните, как эти стихи писались?

З. Б. Родион тогда уверял, что он пишет, вдохновляясь Андрюшиными стихами. У них была такая духовная дружба. У нас были слишком разные параметры жизни, но нас свела Лиля Юрьевна Брик, мы у нее познакомились. И как все нормальные люди в нашей стране, мы стали ходить на Плисецкую регулярно. Я видела – Андрюша, может, чуть меньше – все премьерные спектакли: и “Анну Каренину”, и “Даму с собачкой” – всё, что она танцевала. Четырнадцать лет подряд они не позволяли нам где-нибудь еще встречать Новый год – только у них. Родион заезжал за нами в Переделкино, ночью, выпивши, отвозил обратно. В течение года мы редко виделись, к Новому году накапливалось столько разговоров про музыку, про жизнь, про всё на свете. Андрей осознавал гениальность Майи, что с ним бывало крайне редко. Кроме Пастернака, могу назвать лишь пять-шесть имен, которые он чтил.

С. С. Другая фигура музыкального Олимпа, с которой вы общались, – это Альфред Шнитке.

З. Б. Мощная фигура! Которой нет аналогов в современной жизни.

Помню, как в начале 1990-х была у него в гостях в Берлине. Шнитке был уже очень болен, говорил тихо, но вставал с постели, показывал что-то. И вдруг мне Ира[81] говорит, что вышла книга какого-то крупного журналиста и искусствоведа – “Беседы с Альфредом Шнитке”[82].