Когда я изготавливал топор, до меня дошли разговоры, что Хальвдан Палата принял решение не требовать плату за украденного мной жеребенка. Он посчитал, что я и так расплатился за содеянное, поскольку был отправлен к датскому конунгу. Хромой жеребенок стал моим. Эйстейн Пердун заверил меня, что он получал достаточно сена и не нуждался ни в чем. Я приходил к нему каждое утро, когда шел на занятия с Крестьянином, и вечером. Опухоль на передней ноге спала за время моего отсутствия, и, когда жеребенок гулял по загону, он уже не хромал так сильно. Эйстейн считал, что я никогда не смогу ездить на нем верхом, но зато со временем он сможет возить повозку. Я назвал его Вингур, что значило «выходец из Вингульмёрка», хотя, конечно, жеребенок не был оттуда. Но я очень скучал по дому и представлял, как однажды смогу вернуться домой, забрав жеребенка с собой. Я смог бы прокатиться по лесу, где бегал еще ребенком среди дубов и старых тисов.

Вскоре вечера стали темнее, и одним тихим утром выпал первый снег. Когда поднялось солнце, он сразу растаял, но стало уже понятно, что дело идет к зиме. Скоро лед скует гавань и корабли вмерзнут в него. Поздняя осень была чудесным временем в Йомсборге. Казалось, что тишина опустилась на улицы и дворы, ведь йомсвикинги не отправлялись в плавание в это время года. Бородатые лица были обращены к бледному солнцу, и не было ни одного человека, который бы не благодарил Одина, что пережил еще один год.

Я очень хорошо помню те дни. Просыпаясь по утрам от постукивания кремня по стальному бруску, вдыхая запах разгорающегося очага, ты мог повернуться на бок и почувствовать тепло собачьего тела, прижавшегося к тебе, слышал приглушенные голоса, кашель людей и звук насыпаемого в котел зерна. Как правило, мы оставались в кроватях, пока варилась ячневая каша, по две-три порции на каждого. Вагн не позволял йомсвикингам голодать, нам любили повторять, что он предпочитает видеть нас растолстевшими по весне, а не по осени.

В это время года в Йомсборге царил особый запах, который мне нигде больше не доводилось встречать. В каждом поселении стоит смрад, запах конского навоза и мочи, забиваемого скота и человеческого пота. Все эти запахи смешиваются в один, и он впитывается буквально во все, даже в одежду, которую носишь. А в Йомсборге с наступлением заморозков все эти запахи как будто вмерзали намертво в землю, смрад заменял сухой, чистый аромат сухих березовых поленьев, которые мы носили в общие дома. В одно утро, должно быть, с того момента, как я вернулся от датского конунга, уже прошло два полнолуния, гавань сковал лед, и это тоже сказывалось на запахе – в воздухе уже не пахло водорослями, моллюсками и застоявшейся морской водой, все покрывала тонкая корочка льда, по которому разгуливали кричащие чайки.