Помню, как я посмотрел на своего брата. Я увидел, что Щенок трясет его и хлопает по щекам, как будто это чудесным образом могло вернуть брата к жизни. Я повернулся снова в сторону кораблей. Я вспомнил об отце и том дне, когда Рос убил его. Снова посмотрел на брата, и, когда я смотрел, как Щенок трясет его окровавленное тело, со мной что-то произошло. Я поднял датский топор, зашел в воду и поплыл. Я убрал топор за пояс на спине и стал быстро грести между трупов и дрейфующих пустых кораблей, и вскоре я был уже в самом центре битвы. Мои сыновья любят хвастаться, что я, такой молодой, сражался с христианским конунгом при Свёльде, что я первым зашел на Великого Змея, зацепившись топором за борт, забравшись на место, где находились гребцы, а оттуда еще выше через борт. Но все было совершенно иначе. Я забрался так, как меня учил Ульфар Крестьянин, но не на самого Великого Змея, а в трех кораблях от него. Я подпрыгнул в воде настолько высоко, насколько мог, и зацепился топором как крюком за борт, а дальше уже поднялся по топорищу наверх.

Каждый, кому доводилось участвовать в битве, знает, что когда сражение становится более плотным, то все раненые и покалеченные остаются позади и получается, что центр окружают стонущие, изуродованные, кровоточащие люди. Среди таких я и очутился вначале. Трудно было различить, кто там был враг или друг, то же чувствовали и другие, когда я забирался на борт.

Я не знаю, скольких людей я убил на своем пути. Возможно, ярость берсерка тогда снова овладела мной, потому что я снова потерял страх. Я размахивал топором, разрубая руки, щиты и ноги, я раскидывал людей в стороны, слыша свой собственный звериный рык. Я перебрался на следующий корабль, прорвался через него и пришел в себя, лишь когда очутился на соседнем с Великим Змеем корабле. Там меня схватили за шею, скрутив руки и поставив на колени. Передо мной стоял Хальвар, он бил меня своей ладонью по лицу, выкрикивая: «Пригнись, мальчик! Пригнись!» Он навалился на меня сверху, и в следующий момент я услышал свист стрел.

В приступе берсерковской ярости я не видел, что происходило вокруг меня. Я не знал, что датскому конунгу и Олофу пришлось отступить, потому что Великий Змей казался неприступным и было решено позволить Олаву отплыть дальше. Но Эйрик, сын Хакона, Эйрик Братоубийца, облаченный в волчью шкуру, жаждал мести и стремился получить норвежское побережье обратно в управление своего рода. Он собрал всех своих лучников на одном боевом корабле, стоявшем возле правого борта Змея, где я и очутился. При последней попытке разбить защиту людей Олава он приказал поджечь все оставшиеся стрелы, а в людей с копьями метать свои копья.