— С ума меня сводишь, Еля, — рваный шёпот над ухом.

Леден склонился, рот его завладел твердым соском. Прихватил зубами — Елица вскрикнула тихо и застонала тут же, как очередная ласка губ сгладила сладкую боль. Ладони княжича сжали скользкие от испарины бёдра. Движения стали резче, быстрее — и вдруг потонули в горячем мареве блаженства, что хлынуло по телу, будто светила лучи сквозь густую листву.

Елица, быстро дыша в плечо Ледена, вцепилась в него, чтобы не потеряться в этом шквале из бешеного биения сердца, мучительно сладкого содрогания во всём теле, собственного стона, что звучал в ушах, словно чужой. Она не может так кричать — наученная сдержанности и терпению княжна и волхва — не может. Но она вскрикивала хрипло, сдавленно, едва сдерживаясь, чтобы наделать ещё больше шума. Мало ли кто мимо проходить будет.

И вдруг к её голосу примешался голос Ледена — тихим отрывистым рыком. Он сгрёб её в охапку, обхватил плечи, вбиваясь исступленно, быстро, собирая губами с губ обрывки дыхания. И только бурно излившись, замер, упёрся ладонями в лавку, опустив голову. Спина его ходила ходуном, по груди текла прозрачная капля пота — и Елица из последних сил приподнялась — слизнуть её. А после откинулась на постель.

Так и замерла, разглядывая его, намеренно не касаясь больше, ожидая, как поднимет на неё взор. Леден посмотрел исподлобья — и по губам его пробежала шалая улыбка.

Они уснули скоро, едва отдышавшись, прижавшись друг к другу влажными, разгорячёнными телами. И Елицу в этот миг ничто не беспокоило, хоть и остался Леден рядом с ней — ближе не придумаешь. Первый раз остался за всё время пути.

Да только под утро почувствовала она, что стал княжич как будто ледяным вовсе. И снова всё тело объяло ощущение, что силы хлынули прочь, оставляя после себя только пустошь снежную. Сдавила каменная рука Ледена поперёк талии так сильно — что и вздохнуть нельзя. Елица вцепилась в его широкое предплечье пальцами, пытаясь отодрать от себя, да не могла и на вершок сдвинуть. Он застонал страшно, утробно, весь покрываясь холодным потом, вжимаясь в неё грудью и бёдрами, давя, словно жерновами мельничными.

— Леден! — вскрикнула Елица, запрокидывая голову, жмурясь от боли страшной, что вспыхивала между рёбер.

Толкнулась сильно ногами от стены — и вместе они рухнули на пол, прямо в кучу одежды, оставшейся там с вечера. И перед глазами вовсе всё погасло, словно мир умер, съёжился куском обугленной бересты. Но Леден объятия свои губительные разомкнул — и Елица перекатилась на бок, дыша тяжко, прижимая ладонь к животу, в котором плясал ещё тугой комок боли.