Мисаки не слышала подозрений в его голосе, но его присутствие показывало: он доверял ей так, чтобы дать письмо, но будет стоять над ней, пока она его читала.

— Не знаю, — честно сказала она.

— У тебя нет знакомых, которые могли это прислать?

Коли Курума, насколько знала Мисаки, все еще жил в столице Яммы, но почерк на свитке был слишком аккуратным для него. Она покачала головой.

— Я понятия не имею, от кого это.

Она с любопытством сломала печать и развернула письмо. Слова были на ямманинке… нет. Не совсем. Буквы были ямманинке, но сами слова были на линдийском языке. Который Мисаки не видела и не слышала со школьных дней.

На бумаге из знакомых символов была только подпись внизу. Мисаки охнула.

— Что это? — спросил Такеру. — От кого?

— Моей… старой соседки, — сказала Мисаки, не упомянув, что соседка была ранганийкой.

Дорогая Мисаки,

Давно не виделись. Знаю, ты сказала, что для тебя в браке будет лучше, если мы не будем связываться, прости, что нарушаю это. Я рискую больше, чем хочу говорить в послании тебе, но не смогу жить, если не отправлю его. Я верна своей стране, но ты — моя подруга, и я не хочу вреда тебе и тем, кого ты любишь.

Если ты уже не живешь на полуострове Кусанаги, письмо до тебя не дойдет, и хорошо, что ты тогда вне опасности.

Но если ты читаешь это, то ты все еще по тому адресу в Такаюби. Если так, ты в опасности. Я не знаю, что за информацию тебе дает правительство Кайгена насчет состояния Ранги или возможности войны, но, говорят они или нет, вы в серьезной опасности. Бери семью и покидай Такаюби как можно быстрее.

И если ты переживёшь грядущие недели, если сможешь, ответь письмом по этому адресу, чтобы я знала, что ты в порядке.