— А ещё были убиты беззащитные, — добавила Маюми, одна из выживших Катакури. — Наши женщины, нуму, фины, дети, — вдова плакала, но слезы сделали ее голос только сильнее. — Мы должны отрицать их страдания?

Мисаки много лет смотрела на этих людей свысока за то, что они верили пропаганде Империи. Много лет их неведение раздражало ее. Было странно и печально смотреть, как вся деревня понимала то, что она знала давно: что Император был тираном-эгоистом, а не заботливым отцом.

Перед лицом ужасного открытия женщины Такаюби оказались сильнее, чем она ожидала. С их мягкостью и скромностью, эти аристократки были образованными, знали поэзию, историю и философию. Они выросли в культуре отрицания, но когда кровавая правда посмотрела им в лицо, они смогли ее осознать. Они были способны на гнев. Мисаки хотела бы знать, как успокоить тот гнев. Может, так она смогла бы спасти себя от лет боли.

— Империи будто нет дела! — голос Мизумаки Фуюхи стал громче, в глазах стояли слезы. — Как они могли так сделать? Как можно было позволить им это сделать? — она обратила ярость на Мисаки. — Твой дом должен был защитить нас! Твой муж исчез, как наши мертвые, и ты говоришь нам просто забыть…

— Эй, — перебила резко ее Сецуко. — Не говори с ней так.

— Она говорит нам отрицать то, что случилось с нашими семьями. Она трусли…

— Следи за языком! — закричала Сецуко, и только Мизумаки Фуюхи не вздрогнула. Никто еще не слышал, чтобы Мацуда Сецуко, веселая и простая рыбачка, говорила таким тоном. — Я знаю, что вы злитесь, но мы — леди, и нужно следить за тоном, — сказала она, показывая, что и она могла быть властной, как коро высокого рода. — Мисаки — жена главы этой деревни. Вы будете говорить с ней с уважением.

Повисла потрясенная тишина.

А потом Фуюхи склонила голову к Сецуко.

— Прошу прощения, Мацуда-доно.

— Мне не нужны твои извинения, Мизумаки, — сказала Сецуко. — Я — просто овдовевшая дочь рыбака. Извинись перед ней, — она указала на Мисаки.

Мизумаки Фуюхи поклонилась.

— Прошу прощения, Мацуда-доно.

— Весь проклятый мир хочет нашей смерти, — сказала Сецуко, игнорируя нескольких женщин, сжавшихся от ее слов. — Мы не можем рвать друг друга, как стая безумных собак. Если ты знаешь, о чем говоришь, Мисаки-сама — последняя, на кого ты должна кричать. Она билась сильнее всех нас, чтобы защитить эту деревню.

— Это правда, — тихо сказала Хиори. Она впервые заговорила. — Во время атаки Мисаки-сан пришла за мной, хоть бомбы уже падали. Когда я была слишком слаба, чтобы встать, она унесла меня в убежище. Если бы она не вернулась за мной, я бы умерла со своим сыном.