Аскот вскрикнул. – Боже мой! неужели он добьет несчастного?

Мульграв провел рукой по лбу. – У дикарей свои законы!

Туземец приложил руку к сердцу раненого, лежавшего теперь без сознания. Да, он еще жив, еще терпит несказанные мучения.

Тогда дикарь взмахнул дубиной и нанес умиравшему такой удар по голове, что кровь и мозг брызнули далеко во все стороны, и череп обратился в бесформенную, окровавленную массу. Он бросил дубину и, шатаясь, скрылся в кустарнике.

– Ужасно! – шептал Фитцгеральд.

– Я насчитал всего двадцать девять убитых, Мармадюк! Невозможно, чтобы они так и лежали у нас под окнами.

– Не думаешь ли ты, что мы могли бы их похоронить, Аскот?

– По крайней мере, бросать в море, Мармадюв! Да и река могла бы унести с собой тела….

Фитцгеральд пожал плечами. – Подумай, как далеко до воды! Прежде чем мы пройдем полдороги, дикари засыпят нас копьями и стрелами.

– Отчего все же не попробовать? – воскликнул Аскот. – Пусти меня вперед.

Лейтенант удержал его. – Ни в каком случае, Аскот. Пока еще это преждевременно, а рано или поздно Туила пришлет нам весточку, которая, быть может, и укажет нам, что делать. – Он взял подзорную трубу и, посмотрев во все стороны, прибавил: – Нигде ни одного дикаря. Наверно, они держат совет.

– Вероятно, в таком случае, наши проводники дадут им теперь подробное описание нашего огнестрельного оружия, его силы и действия, и это побудит их как можно скорее убраться во свояси.

Унтер-офицер покачал головой. – Дикари храбры и лукавы. Я боюсь…

– Чего, сэр?

– Что они оставят, здесь эти трупы, чтобы этим принудить нас сдаться.

Матросы переглянулись. – Кто бы мог предвидеть такой оборот, – вздохнул Антон. – Я так уверен был в победе.

– А я – нет, – энергично вмешался лейтенант. – Во всякой борьбе с дикарями могут встретиться положения, которых нельзя предусмотреть, поэтому я и колебался до последней минуты, как вы видели…

Наступила пауза, после которой Антон сказал вполголоса. – Сэр, не забаррикадировать ли нам снова нашу дверь?

– Разумеется. Надо, чтобы поочередно все выспались, надо приготовит обед. Ах, на сердце у меня так тяжко!..

Все чувствовали то же самое. Все взгляды то и дело невольно устремлялись на неподвижные трупы возле дома и нельзя было не заметить страшную перемену, которая в них происходила у всех на. глазах с необычайной; быстротой. За несколько часов лица стали серо-пепельными, ввалились, носы заострились, глаза глубоко запали в свои орбиты. Крысы и насекомые, которых никто не тревожил, уже деятельно хлопотали над своей добычей.