Ша-Ран и теперь остался цел и невредим, и еще. неистовее потрясал своим копьем. – Вперед, вперед! Не подавайтесь! – кричал он.

Но на этот раз никто уже его не слушал. Островитяне разбежались во все стороны, ничто не могло бы их остановить, никакие угрозы на них не действовали… и в несколько секунд кругом не осталось ни души.

Ша-Ран стиснул кулаки, заревел от злобы, начал изрыгать проклятия на белых, но все было напрасно, он должен был отступить.

– Наши друзья переглянулись. – Неужели мы одержали окончательную победу?

– Ну, сегодня, по крайней мере, эти негодяи не вернутся! – сказал Антон.

Лейтенант содрогнулся. – А все эти раненые? Эти трупы! Неужели мы не окажем помощи хотя бы тем, которые еще дышат?

– Может быть они сами подберут их, сэр?

Фитцгеральд покачал головой. – Ну, значит, ты совсем не знаешь этих язычников, мой милый. Раз дело коснется их шкуры, они даже самых близких людей готовы бросить на произвол судьбы.

– Это будет ужаснейшее из всех бед, – заметил Аскот. – Куда не взглянешь – лежит убитый… каждый звук, который до нас долетает – это стон раненого или умирающего.

– А тут еще такая жара! – напомнил Антон. – Страшная вещь!

Мульграв посмотрел на него и лицо его затуманилось. – Дай Бог, чтобы эта мысль не пришла в голову дикарям! – сказал он. – Если трупы останутся без погребения хотя бы два дня… то мы будем вынуждены бежать отсюда без оглядки.

– И вы думаете, что на это и будет рассчитывать Ша-Ран?

– Очень возможно.

– Смотрите, – шепнул Аекот, – раненые пытаются уползти.

Зрелище было ужасное. Люди об одной руке, с простреленным телом, обливаясь кровью тащились в кусты, чтобы укрыться от палящих лучей солнца, или же из опасения пушечных ядер белых людей. Они помогали один другому, падали и снова поднимались; другие, будучи не в силах подняться, ползли.

Один туземец был ранен в живот и при каждом его движении кровь начинала бить из раны и окрашивала кругом него мох в темно-пурпурный цвет. Несчастный делал попытки присесть, но каждый раз, обессилев, падал навзничь, глаза его закрывались, руки судорожно хватались за траву, грудь страшно хрипела. Как долго будет продолжаться эта мука, пока не придет смерть-избавительница?

У другого несчастливца весь лоб был в крови, левая рука, страшно раздробленная, беспомощно висела… он остановился перед раненым в живот и молча смотрел на него. Был ли это брат, или сын?

Потом он нагнулся и осмотрел рану, затем выпрямился и бросил взгляд на поле битвы. Немного поодаль лежала боевая палица.

Он направился к ней неверными шагами, поднял ее и возвратился к умирающему.