– Ну у меня остались другие воспоминания об этой пьесе, – заметил Ли. Неудачная концовка, похоже, вывела его из оцепенения, настроив на мрачный юмор.

Я напряглась, пытаясь вспомнить пьесу, которую мы изучали в классе много лет назад.

– Насколько я помню, в трагедии старый король оказался ужасным человеком и убил ее жениха, поэтому она убила его, а потом покончила с собой?

– Да. Полагаю, такой вариант посчитали слишком пессимистичным.

Я услышала, как Митт Хартли, председатель Комитета Цензуры, сидевший в нескольких рядах от нас, хвастливо рассказывал об изменениях в пьесе, ожидая, когда можно будет выйти из зала:

– Эта пьеса создает более подходящее настроение, не правда ли?

К его голосу присоединились другие громкие возгласы одобрения, но до меня долетало и недовольное бормотание некоторых представителей элиты. Я заметила декана Ортоса и Ло Тейрана, горячо спорящих на драконьем языке у противоположного прохода.

– Полная версия, – начал Ли, прочищая горло, чтобы заговорить на родном языке, – гласит…

Он сделал паузу на слове «дети», и я почувствовала, как собственные воспоминания укололи меня.

С внезапным порывом нежности я потянулась взять его за руку.

И нашла в ней свою тетрадь.

Блокнот, в котором я занималась драконьим языком с Гриффом, который еще сегодня утром лежал в моей сумке среди других книг в моем кабинете.

Кто-то рылся в моих вещах.

И хотя я должна была ощутить гнев, на меня накатило только облегчение. Теперь я наконец-то могла все рассказать Ли.

ЛИ