Она указала на окно, и я обернулась. Там виднелась полоска неба – голубая на фоне краснеющего заката, к которой рвалась струя черного дыма, быстро заполняющая пространство на другой стороне Огненной Пасти.
Дом Первого Защитника был объят пламенем.
– Начни с этого, – сказала Хейн.
Каретный дом – одно из немногих зданий дворцового комплекса, построенных из дерева. Они легко возгорались. Я стоял рядом с Пэллором, наблюдая, как распространялось пламя, чувствуя запах серы и ощущая жар на своем лице и огнеупорном костюме. Я смотрел, как лопается стекло, облезает краска, чернеют бревна.
Пэллор откинул голову назад и с ревом устремил пламя в затянутое дымом небо.
Я не отрывал взгляда от входной двери, ожидая, что она вот-вот распахнется. Ожидая его.
Это нужно было сделать еще тогда, когда я вернулся после дуэли с Джулией. Забыть о благородных идеалах и возвышенных речах, о мести, скрытой за тостами с игристым вином. Этот человек заслуживал справедливой драконьей кары.
– Выходи, ублюдок!
Позади меня раздался холодный голос:
– Больше походило бы на Леона, если бы ты запер дверь.
Атрей Атанатос наблюдал за тем, как горит его дом из другого конца сада.
Пэллор мгновенно настиг его. Его клыки впились в горловину туники Атрея, и он перетащил его через стену, прижав к земле. Атрей тяжело задышал, ударившись о землю. Пэллор склонился над ним и издал долгое медленное шипение, обжигающее дыханием.
– Мой отец был не единственный, кто бросил горящих крестьян на произвол судьбы, – сообщил я.
Атрей не двигался с места, не отводя взгляда, смотрел в глаза моего дракона. Но я чувствовал то же, что ощущал Пэллор: страх.
Мне понравился этот вкус.
И тогда я начал произносить слова, которые копились во мне со дня смерти Джулии:
– Всю свою жизнь я говорил себе, что ты лучше. Что этот режим лучше. Что все остальное не имеет значения: ни то, что ты убил их, ни то, что я сбежал, ни даже то, что ты хотел убить и меня. – Мой голос дрожал, словно от отвращения. – Но в итоге я зря потратил время, потому что ты ничем не лучше. И этот режим не лучше. Богатые по-прежнему жиреют, а бедные по-прежнему горят, разница лишь в том, что у тебя хватает наглости говорить о справедливости!