– Я уже говорила тебе. – Я уселась в кресло. – Мы не можем быть вместе.

– Пожалуйста, перестань думать об Эсме и подумай о нашем ребёнке, – настоятельно попросил Эмиль. – Чего ты хочешь – растить его здесь? – Он оглядел стены вокруг. – Это место ужаса. Меня предупреждали, что здесь тьма, но она же как будто проникает в кости.

– Это мой дом, – сказала я.

– Но он не будет домом нашего ребёнка.

– Ох, Эмиль.

Моя беременность всё больше страшила меня. Я знала, что не могу жить с Эмилем вне цирка. Я была уверена, относится ли это также к моему ребёнку, но даже если бы я смогла существовать в том мире, с Эмилем, я понимала, что жизнь художника требует постоянного уединения. Я видела, как мучаются Хэдли и Эрнест Хемингуэй со своим сыном, Бамби. Эрнест всегда сидит в кафе в одиночестве и пишет, пока Бамби плетётся за матерью на прогулке по Люксембургскому саду. Моя жизнь в цирке была необыкновенно яркой, меня всегда окружали только артисты. Я не могла представить себе, как жить иначе, даже с Эмилем.

Но он смотрел на меня с такой надеждой, так влюблённо.

– Сесиль?

– Звучит прекрасно, – солгала я.

23 августа 1925 года

Трудно это писать, но мне нужно запечатлеть каждую подробность.

После представления неделю назад на Монпарнасе я встретила Эмиля, и меня встревожило, что он снова выглядел так же, как в ту ночь, когда он догнал меня у «Клозери де Лила». Снова он был бледен и с тёмными кругами под глазами, в этот раз ещё более заметными.

Я настояла, чтобы он присоединился к нам с Сильви за ужином. Он ел очень мало, убеждая меня, что просто расстроен. От беспокойства за него я осталась на ночь в его квартире. Он проснулся в лихорадке. Испугавшись, что подхватил какую-то болезнь, он отправил меня обратно в цирк, чтобы не заразить меня и ребёнка, в памяти солдат вроде него ещё были живы ужасы испанки. Хотя я не сказала этого Эмилю, я рада была вернуться на другую сторону. У меня сильно болели рука и нога. Я как будто разваливалась; эта беременность уже плохо сказывалась на моём теле.

Спустя три дня от Эмиля всё ещё не было никаких вестей, и я настояла, чтобы Сильви проводила меня к нему на квартиру. Сначала она колебалась, но неохотно согласилась. После того как он разбил сердце Эсме, Сильви стала ненавидеть его даже больше.

Такси высадило нас в двух кварталах от его квартиры. Стояла летняя духота. В кафе женщины обмахивались веерами и поворачивали кресла так, чтобы сидеть в тени, по улицам струились звуки джаза.

– Он так тебе не нравится.

Сильви стиснула в кулаках подол платья.

– Не понимаю, как тебе-то он может нравиться, не говоря уже про любовь. Он спал с Эсме.