– Я знаю.

– Принял бы, когда он обобрал ее дочиста и смылся, а ее бросил в грязи и в нищете, чуть ли не в сточной канаве. Я вернул бы ее, я помог бы ей снова стать собой, и мы могли бы… я точно знаю…

– Да, Адам, да. Здесь нет твоей вины.

Кажется, ему становится чуть легче. Адаму не с кем поговорить об этом, о своей вине. Он не из тех, кто будет исповедаться перед кем-то в ассоциации переживших самоубийство, не пойдет к психотерапевту. Все это не для таких парней, как Адам.

Вот мне было с кем поговорить. У меня был Саймон. Саймон слушал. Он слушал все, что сыпалось у меня с языка. Слушал мои признания в том, что я, оказывается, очень любила сестру, но поняла это только после ее смерти, и в том, как я люблю ее дочек. И он не осуждал меня, когда я объяснила ему, зачем переехала в Чикаго, – я наняла частного сыщика, который выследил Ника, и решила ждать, когда тот снова вернется в Чикаго, чтобы убить его там.

Правда, Саймон пытался отговорить меня от убийства. Говорил, что оно ничего не изменит. Убеждал меня, что теперь, когда я очистилась, вернулась к трезвой жизни, мне нужно сосредоточиться на ней, стараться проводить больше времени с девочками. Он даже предлагал мне выйти за него замуж, мечтал о времени, когда у нас будут свои дети. И не отказался от меня, когда я сказала ему твердое «нет». Говорил, что я должна смотреть в будущее и идти вперед. Как сделал он после той истории с Лорен. Он просто повернулся к ней спиной и пошел вперед, в будущее. Вот и я должна была поступить так с Ником.

Но когда я сказала ему, что не могу поступить так, не могу допустить, чтобы Нику все сошло с рук, Саймон не осуждал меня. Он даже помог мне собрать вещи и перебраться в Делаван, чтобы, когда настанет время, никто не мог связать меня и Ника или меня и Чикаго.

Я была готова действовать. И ждала лета. Летом я собиралась нагрянуть в Чикаго, встретить Ника в каком-нибудь баре и сделать так, чтобы он снял меня и привел к себе домой. Если б этот план не сработал, я придумала бы другой.

И вдруг в мае Саймон встретил на улице Лорен, и мой простой план перерезать чудовищу горло вырос в замысловатую конструкцию, воплощение которой в реальность должно было принести покой нам обоим.

И что же, мы получили покой? Я, по крайней мере?

– Адам, – говорю я тихо, – Мейси очень хочет показать тебе свои проколотые ушки. Не забывай, у тебя есть две чудные дочери.

– Да, да, я знаю, – говорит он, вытирает лицо, успокаивается. – Ничего. Все как-то так навалилось – но ничего… Я в порядке. Извини.

– Не стоит извиняться.