Светлый фон
Поэтому разбой притягательнее, чем покой, пошлость перевешивает добродетель, рычание – почитание, разрушение – творение, мятежностъ – безмятежность, бурчание – молчание. Вот почему в истории Толстого жене наскучил милый спокойный муж и она последовала за никчемным ветреным любовником, падким на удовольствия. И вот почему иногда люди обретают новую жизнь, когда все вокруг рушится. И отринув все, что дает уверенность в завтрашнем дне, начинают чувствовать вкус к бесконечному движению, благословленному Лакшми и заставляющему биться сердце.

Нынче ритм жизни такой, что все время на носочках – так ходи, а иногда и беги. Пятки забыли, что такое касаться земли.

Нынче ритм жизни такой, что все время на носочках – так ходи, а иногда и беги. Пятки забыли, что такое касаться земли.

Но насколько хватит внимания передвигаться только на носочках? Осторожно! Бам – и ты уже свалился.

Но насколько хватит внимания передвигаться только на носочках? Осторожно! Бам – и ты уже свалился.

Только вот расчеты путаются. Мама стояла на той же поверхности, что и Дочь. А потом – бам! – и все упали. Ну упали – и упали, а Рози упала и умерла.

Только вот расчеты путаются. Мама стояла на той же поверхности, что и Дочь. А потом – бам! – и все упали. Ну упали – и упали, а Рози упала и умерла.

75

75

Рози умерла.

76

76

Озеро загорелось.

– Меняет обличья? – Инспектор посмотрел на Дочь с Сидом и рассмеялся. – Ничего с ним не будет. Ходит-бродит, иногда сюда захаживает. Все его здесь узнают. Но узнают не совсем его, скажем так. Все его обличья ложные.

Потом инспектор повернулся к Маме:

– И кто же прибрал вас к рукам, Амма джи? Вы такая наивная. Благородные люди обо всех заботятся. Возраст у вас уже почтенный, вот вы все и волнуетесь. Моя бабушка такая же. С нами живет. С самого утра на ногах: «Хария пришел? – это наш слуга. – Ночью был сильный ветер. Путь подметет во дворе. Уже шесть пробило, воду, насос включи, батюшки, Бхоунде еще не вернулся. – Бхоунде – мое домашнее прозвище, – смеясь объяснил он Маме и продолжил: – Давно уже пять пробило, – хотя часы на башне только-только отбивают пять. – Позвоните в участок!» Сплошное волнение, ведь «у Бхоунде работа такая – исправлять негодяев и жуликов, опасность на опасности». Милая, любимая бабушка.

Инспектор Бхоунде перемешивал во рту зевки, пан, табак, катеху, известковый порошок, отхаркивающуюся мокроту и, смачно сглатывая время от времени, продолжал рассказывать:

– Эти люди не исчезают, так вот и ходят-бродят туда-сюда. Раньше сюда не приходил, но потом купил дом, откуда деньги взялись, бог его знает. Чем только они не зарабатывают, и прилично, мы вот с вами купить не можем, а они – пожалуйста. Но тот, кто продал дом, как он его продал, неизвестно? Сейчас ведь как: получил кругленькую сумму, и сам черт не брат. Может, и не знал вообще, кому продавал. Может, и документов никаких не показал во время покупки. Послушайте, – к перекатывающей во рту смеси добавилась умудренность, – даже определить, кто они такие, нельзя точно, могут назвать себя кем угодно и пользуются этим, раз документов нет, могут улизнуть без проблем.