На секунду я подумала, что отец ее толкнет. Однако он разжал кулаки, выпуская остатки энергии, а затем бессильно осел, придавленный происходящим. Измученный.

Марлоу ласково погладила меня по руке, ее глаза сияли.

– До меня не сразу дошло, но ты буквально ее копия. Я вспоминала лицо матери… и порой ловила себя на мысли, что вспоминаю тебя.

Лицо… мое лицо заставило ее вспомнить.

Папа сжал голову руками, словно от боли.

– Пожалуйста, не надо. Не сейчас.

– Я говорю правду, разве нет? – огрызнулась Марлоу.

– Правду? – Он опустил руки. – О какой правде может идти речь?

– Думаешь, вы со Стеллой поступили правильно? – с яростью прошипела, почти выплюнула она.

Он опустил голову между коленей и еле слышно проговорил:

– Единственное, чего мы хотели – стать семьей.

– Папа?

Прозвучавший в этом слове вопрос вместил в себя все разочарование и ужас. Вопрос, на который он никогда не сможет ответить. Его отцовский статус был подвергнут сомнению, навсегда стерт одним словом.

– Так расскажи нам, – потребовала Марлоу.

Расскажи, каким образом мы стали семьей… Как мы в это превратились.

Его запястья были скрещены на коленях, словно скованные наручниками.

– Мы не могли иметь детей, – начал он, глядя на озеро. – Все попытки ни к чему не привели. Было ужасно тяжело. Но Стелла пошла дальше. В конце концов эта идея целиком поглотила ее – и наши жизни.

Он резко повернулся к нам, проверяя, внимательно ли мы слушаем.