Я должен был присесть, но моя доблестная нога за что-то зацепилась, что-то покатилось по полу, темный пузырек из-под лекарства, но без этикетки. Я подобрал его и понюхал. Никакого особого запаха. Посмотрел его на свет, внутри осталось несколько капелек. Я сел.

Я все неправильно понял, все на свете перепутал – жесты, слова… она лежала на смертном ложе, и я должен был позаботиться о ней. Будешь заботиться обо мне, вот что имела в виду Офелия, заставляя меня поклясться. Клятва, которую я был обязан исполнить: похоронить ее. Я должен сохранять трезвым рассудок, подавить боль, утереть слезы, стать не собой, а кем-то другим: привести все в порядок, словно действия были книгами, которые нужно расставить по полкам. Я не мог хоронить ее тело без гроба. Первым делом подумал о Марфаро, но гроб у него не попросишь, как фотографию. Я осматривался вокруг в поисках помощи, пока не увидел на доске объявлений старое распоряжение мэра по поводу эксгумации. Все события, предметы, мысли так или иначе связаны между собой. Для меня специально был готов гроб, деревянная одежда, из которой было извлечено истлевшее тело: гроб, который после эксгумации поставили за подсобкой, под навесом, защищенным ветвями столетнего тополя. Он был не в лучшем виде, но еще годился.

Я взял тележку, ту, на которой развожу шланги для орошения.

Гроб, хоть и пустой, был тяжелым. Я снял с него крышку и с большими усилиями погрузил: тележка дважды заваливалась на бок, и гроб опрокидывался, но, к счастью, не разбился. Потом погрузил крышку, она была легче, но отвозя все это в подсобку с уставшими руками и больной ногой на спустившем колесе тележки, подпрыгивавшей на каждом уступе, камне, ложбинке, я понял, что одному мне клятву свою не исполнить. Даже если переложу тело в гроб, перевезти его не сумею.

Я все оставил на складе.

Мне нужен был помощник, но где его найти? Время шло, скоро пора открывать кладбище. Тело пока что придется спрятать, я взял покрывало со склада, там хранилась гора таких. От Марфаро я знал, что трупы надо держать в холоде, замедляющем процесс разложения, но у меня не было альтернатив, и потом речь шла о коротком сроке. Я начал укутывать ее с ног, как несколько часов назад на диване, одно и то же движение как для любви, так и для смерти. Я поднимался кверху медленно, словно оттягивал вымарку любимой женщины из каталога живых. Добрался до груди, избегая прикосновений, потом до шеи, белой, как мел, до щеки, опустившейся перед сном мне на плечо, и до губ, к которым лишь раз прикоснулся и к которым снова хотел припасть, и я впился в них, понимая, что это в последний раз… Но и покрытое тело вырисовывалось под зеленым полотном. Я принес еще покрывал и подушку, чтобы скрыть человеческие очертания. Я закрою покойницкую на ключ, туда никто не войдет. Для надежности затянул тряпками окна, выходившие на центральную аллею.