Мистер П. помог мне отнести на кухню все столовые принадлежности, что он нередко делал. Я ставила посуду в раковину, как вдруг он сказал: Лотта, дорогая Лотта, я должен с вами поговорить.

Я по-прежнему не догадывалась. Да, мистер Пятипенс, сказала я, открывая кран. Я вас слушаю.

Лотта, сказал он, любимая Лотта, и понеслось: я закрыла кран и в ужасе на него уставилась.

Папа знает? – наконец спросила я, когда он договорил, а я пришла в себя; он признался, что никто ничего не знает, кроме, собственно, меня (и всех, кто видел его в тот вечер, подумала я, ведь его поведение теперь стало совершенно очевидным!).

Он считает, что я не смогу его полюбить, Нелл; просил только выслушать, даже не рассматривать как жениха, хотя это и сделало бы его самым счастливым человеком на свете.

Я сказала ему, что дам ответ завтра, но только из вежливости, а потом выставила его за дверь. Зная, что папа будет сильно утомлен, я решила не беспокоить его, зная, что, если я скажу ему утром, у него не будет выбора, кроме как пойти на работу и унести с собой свое недовольство.

Нелл, по одному небольшому инциденту, случившемуся во время твоего пребывания здесь, я знаю, что ты считаешь моего отца тираном, поэтому не уверена, стоит ли описывать его реакцию на следующее утро, которая лишь подтвердит твое мнение. Я никогда не видела его таким расстроенным! Мистер П. сомнительного происхождения (как он сам говорит), его будущее непримечательно, ему не хватает ума, средств и умения как-то заявить о себе. Я не отрицаю, хотя и не думаю, что именно так стоит оценивать мужа – или вообще мужчину! Папа еще больше утомился, его лицо сильно покраснело и опухло, я даже подумала, что у него приступ. Он несколько раз тыкнул мне пальцем в лицо, а какие слова вылетели из его уст! По отдельности это были слова цивилизованного человека, но складывались в ненавистные фразы! Мистер П. – коварный змей, он опасен, он само зло, он пытается меня похитить!

У мистера П., конечно, много неподходящих качеств: он узколобый, необразованный, несилен воображением – читает лишь политические трактаты, которые всегда лишь подкрепляют, но не опровергают его убеждения, – но он вовсе – знаю, ты мне веришь – не само зло! Печально, что отец видит его таким! Это говорит о недостатке человеческого понимания, не говоря уже о сильной душевной травме. В тот первый день я ничего не сказал в защиту мистера П., не желая усиливать гнев моего отца, который и так достиг опасных размеров.

Я написала письмо с отказом, изъясняясь кратко и однозначно, чтобы не давать неоправданную надежду, но и отец тоже написал ему в ужасных выражениях, запрещая мистеру П. обращаться ко мне в нашем доме. Вкратце, после семи лет безупречного поведения, семи лет доверительного, надежного и, осмелюсь сказать, незаменимого сервиса, мистер П. стал изгоем, а я не в силах исправить ситуацию! Я не могу образумить отца, и это невыносимо. Мистер П. не соглашается дать требуемое от него обещание, поэтому ему запрещено переступать порог нашего дома и, соответственно, помогать отцу, так как его рабочий кабинет находится здесь. В приступе детской истерики, как описал папа, мистер П. сказал, что увольняется и уезжает помогать бедным в далекие страны! Я не сомневаюсь, что он говорил всерьез, но не желаю ему такой участи, так как погода или обычаи других мест ему не подойдут, он человек бескомпромиссный, привыкший поступать по-своему.