Платон подчеркивал, что припоминание и работа человека (“вынашивание духовных плодов”) неотъемлемы друг от друга. В “Федоне” он на разные лады говорит об этой работе: здесь и аскетизм жизни в целом, и блокирование связанных с телом чувственных ощущений и удовольствий, и постоянные упражнения, и необходимость посвятить себя философии, и сосредоточение души на истине, и собирание ее “в самой себе”, и вера в подлинный мир. Анамнезис был необходимым Платону, чтобы решить несколько задач. Объяснить трансцендентальные условия истинного познания; нельзя знать о том, чего нет, но существованием по Платону обладает лишь то, с чем мы совпадаем; именно память манифестирует подобное состояние. Обосновать существование бессмертия души как условие обретения блаженной жизни. Убедить слушателей, что обретение подлинного существования требует особой жизни, познания и работы в отношении себя.

Намеченный Платоном идеал индивидуальности тесно связан с идея-ми справедливости, блага, даже бога, понимаемого, конечно, философски. Сказанное не означает, что в античности не было других типов индивидуальности. К закату античной культуры в Риме сложилась личность, можно сказать, прямо противоположная платоновской. Здесь идея заботы о себе была понята эгоцентрически, как своеволие, как стремление удовлетворить любые свои желания, какими бы странными или даже чудовищными с точки зрения других людей они ни были. Читая Гая Светония Транквилла “Жизнь двенадцати цезарей”, холодеешь: цезари, которых иногда даже величали “божественными”, предавали, убивали, отравляли не только чужих, но и своих близких, прелюбодействовали, погружались во всевозможные, немыслимые формы разврата. Низость, жестокость, коварство, сладострастие, порок, извращенность – все эти и много других крайне отрицательных черт характера были присущи цезарям. Конечно, римских императоров развращала неограниченная власть, но дело не только в этом. Забота о себе действительно могла быть понята не только как путь к справедливости и добру, путь к богу, но и как путь именно к себе, к своим страстям, своим наслаждениям.

Как уже отмечалось, важную роль в конституировании себя и реальности играют поступки человека (пересмотр своей жизни, решение ее изменить, экзистенциальный выбор и т. п.). Но спросим себя, как часто нам приходиться, следуя А.Н. Леонтьеву, решать в напряженной внутренней работе «чему во мне быть», т. е. совершать настоящий поступок, продумывать, какую жизнь я хочу построить и прожить? Думаю, не очень ошибусь, если скажу, что не часто. И все же такие ситуации, когда приходиться решать свою судьбу, встречаются в жизни почти каждого человек. Одна из таких ситуаций – понимание, что мы рано им, поздно, но все-таки умрем. Как писал наш поэт: «А мы с тобой вдвоем / Рассчитываем жить, / А там, глядишь, умрем». Но спрашивается, что нас не устраивает, разве мы не верим современной науке – биологии и психологии, которые безапелляционно утверждаю, что человек, как индивид конечен, он по истечении довольно краткого (по сравнению с вечностью) времени умирает, и смерть лишает его всего, то есть жизни? Вероятно, дело в том, что в экзистенциальном плане феномен смерти – это не просто признание исчезновения, "лишенности" индивидуальной, личной жизни человека. Одновременно это вопрос о послесмертном существовании и о том, как можно преодолеть страх перед смертью, как сделать смерть осмысленным и может быть даже творческим моментом жизни. Причем в каждое время и отдельными людьми эти проблемы решаются по-разному.