Все больше и больше членов популяции подключаются к новой моде, в результате новая мода завоевывает сообщество, но, как ни странно, ее победа оказывается пирровой. Следование большинства членов сообщества новой моде лишает возможности каждого ее участника реализовать себя через моду, поскольку уже не удается выделиться на общем фоне, повернуть на себя взгляды сообщества, способствовать за счет этого формированию желаемой реальности. Окончательная победа новой моды совпадает в данном случае с началом процесса ее угасания. Но кризис данной моды есть условие становления следующей. “Развитие моды, – как верно отмечает А. Гофман, – носит цикличный характер; сменяющие друг друга модные стандарты проходят стадии становления, массового распространения и упадка, выражающегося в уменьшении численности их приверженцев”[359].

Если подвести итог, то нужно признать, что мода – феномен довольно поздний, связанный как с формированием новоевропейской личности, так и с новыми возможностями и практиками, которые сложились, начиная со второй половины XIX столетия. Мода – феномен массовой культуры, ее “мертвая и живая вода”, позволяющая личности периодически обновлять и менять желаемые миры, подтверждая свое бытие с помощью других.

Однако может спросить читатель, что здесь специфически молодежного (этот же вопрос можно задать и относительно отклонений от норм языка в «албанском»)? В том-то и дело, что указанные здесь особенности моды и отклонения от норм языка общие и для молодежи и для немолодежи. Об этом же пишет и Шапинская, указывая на быстрое проникновение молодежных «новаций» в доминантную культуру.

«Необходимо отметить, что в последние десятилетия XX века происходит «лингвистический обмен» между доминантной культурой и субкультурами, и множество субкультурных лингвистических проявлений легитимизируются. Отсюда использование «нецензурных выражений» в печатном слове и масс-медиа. Причем, как правило, они не несут никакой семантической нагрузки, а являются символом вседозволенности и свободы… Субкультуры оказываются инкорпорированными в доминантную культуру самим фактом оценок в масс-медиа. Эти оценки сочетают в себе шок и осуждение с увлеченными описаниями и восхищением новейшими стилями и ритуалами. Стиль провоцирует двойную реакцию: с одной стороны, он может вызывать восхищение и даже переходить в высокую моду, с другой – вызывать отрицательную реакцию, особенно у тех кто рассматривает молодежные субкультуры как социальную проблему»[360].

Не означает ли все сказанное, что по объекту (феномену) указать специфику «искусственно созданного исследовательского пространства», на основе которого задается целостность молодежи как объекта изучения, невозможно. Тогда есть другой путь – конституировать это пространство через социальные практики и концептуализации. Конкретно речь идет об концептуализации того, что называется молодежью, а также практиках, направленных на молодежные субкультуры. Поясню. Вадим Межуев анализируя, что собой представляла идея культуры, пишет следующее.