Еще одна ключевая идея Андрея, его мнение о «русскости», представляет собой пример избирательного заимствования идей, сформировавших его мировоззрение. Чтобы найти источники, лежащие в основе этой точки зрения, следует оставить интеллигенцию и обратиться к достаточно заурядным авторам разнообразных справочников и практических руководств. Исследуя кулинарные книги и справочные пособия Российской империи, Элисон Смит указывает, что с конца XVIII века перед их авторами все чаще вставала задача «сохранения русской самобытности». Для этого им пришлось отказываться от прямых переводов иностранных источников, которыми они обходились до этого, и заняться описанием русской кухни и русского застолья (обязательно учитывая церковный календарь с периодами православных постов). Хотя переводчики продолжали работать и авторы руководств подчас прибегали к западноевропейским шаблонам, в следующие пятьдесят лет сохранялось требование стремиться к национальной самобытности в советах и инструкциях, предназначенных для преимущественно провинциальных читателей справочной литературы[937]. По мере того как кулинарные книги и сборники советов по домоводству приобретали более «русский», и, в первую очередь, более православный уклон, они начинали воспроизводить энциклопедический характер «Домостроя» XVI века, который также содержал советы о ведении домашнего хозяйства, составленные от лица мужчины и предназначенные для преимущественно читателей мужского пола[938]. Конечно же, такая литература была одним из источников, питавших интерес Андрея к народности.

Кроме того, Андрей с энтузиазмом воспринял трактовку русской национальной самобытности, развитой в 1832 году Сергеем Уваровым и известной как «теория официальной народности». Она была сформулирована в лозунге «Православие, самодержавие, народность». Теория официальной народности была попыткой самодержавия положить конец опасным дискуссиям интеллектуалов на фоне ощущавшегося всеми кризиса национальной идентичности. Она широко пропагандировалась академиками Степаном Шевыревым и Михаилом Погодиным, к которым с уважением относились провинциальные славянофилы (хоть и продолжали спорить с ними по нескольким основополагающим вопросам, включая роль государства и оценку Петровских реформ). Официальное название и отраженные в ней идеи распространялись в публицистике Николая Греча и Фаддея Булгарина, пользовавшихся сомнительной репутацией марионеток самодержавного николаевского режима, но в то же время очень популярных у читателей, не принадлежавших к либеральной интеллигенции[939]. Они были редакторами любимой Андреем газеты «Северная пчела». Его всегда очень громкие похвалы достигали невероятных высот, когда речь заходила о Булгарине: Андрей называл его «Моя Утеха», заявляя, что всегда читает его статьи прежде всех прочих. Он поручил Якову достать ему портрет своего любимого писателя, чтобы «чаще смотреть на него – чтобы чаще любоваться им»[940].