В столице больше не верили в способность царя Василия Шуйского как-либо справиться с надвигавшимися переменами. На языке летописи это называлось так: «Бысть же в лето 7118 году, месяца Июля, на Москве на царя Василья пришло мнение великое». Впрочем, «мнения» эти были давно известны, только на этот раз нужно было принять решение в виду подошедшего к Москве войска самозваного «царя Дмитрия», обороняться от которого было попросту не с кем. Начались переговоры с бывшими тушинцами, суть которых сводилась к тому, чтобы расчистить место какому-либо новому претенденту, а не тому из-за кого уже несколько лет продолжалась междоусобная брань. В «воровские полки» ездили «уговариватца, чтоб они отстали от Тушинского». За это обещали свести с престола Шуйского: «а мы де все отстанем от Московского царя от Насилья»[529].

Другой и  единственный вариант — перехода в подданство к королевичу Владиславу, предложил гетман Станислав Жолкевский. Коронный гетман тоже действовал стремительно, но очень тонко, используя не силу и обман, как у бывших тушинцев, а договоры и убеждения. После клушинской битвы у воевод князя Федора Андреевича Елецкого и Григория Валуева под Царевым Займищем уже не было возможности сопротивляться полкам гетмана. Но вместо возможной расправы с воеводами, он повел себя по-другому, сделав из бывших врагов настоящих союзников. 25 июня 1610 год а коронный гетман Станислав Жолкевский выдал царским воеводам крестоцеловальную запись в обмен на признание ими канд ид атуры королевича Владислава на русский престол. Гетман Жолкевский обещал всем, кто подчинится Сигизмунду III, от своего имени и от имени находившегося при нем польского и литовского «рыцарства», «веры християнские у Московских людей не отымати, престолов Божьих не разоряти, и костелов римских в Московском государстве не строит, и шкоты умышленьем никакия над Московскими людьми не зделати, а быт государем королевичу Владиславу на Московском государстве, как и прежние природные государи, и правит во всем Российском государстве».

Все это означало сохранение незыблемым положения церкви, существующего государственного устройства и территориальной целостности Московского государства. Более того, гетман обещал помощь в борьбе с калужским «Вором»: «А котори вор называется царевичем Дмитриевым имянем, и на того стоят и битися, и промышляти над ним заодно»[530]. С этой-то записью Григорий Валуев (тот самый убийца первого Лжедмитрия), явившись в Москву невредимым и со своим оружием, показал самый верный путь тем, кто ни при каких обстоятельствах не хотел возвращения к власти самозванца. Слишком уж очевиден был выбор между погружением в хаос и грабеж, что всегда сопровождало «Вора», и сохранением устоев под властью пусть иноземного, но настоящего, «прироженного» государя. Именно так должны были разрешиться все споры, ибо, по словам Авраамия Палицына, победили те, кто учел прошлые уроки: «Лучше убо государичю служит, нежели от холопей своих побитым быти и в вечной работе у них мучитися»[531].