Несмотря на то, что князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой тоже получил свое боярство от Лжедмитрия II, этот воевода ополчения стал восприниматься как глава его «дворянской» части. Сохранился список его полка, составленный 2 ноября 1611 года, беспристрастно зафиксировавший службу в ополчении стольников, стряпчих, московских дворян, жильцов, стрелецких голов и уездных дворян из 12 городов. Кто-то из них был записан на службе «без съезду», как стольник Тимофей Владимирович Измайлов (брат окольничего Артемия Измайлова), воеводы отдельных отрядов Мирон Андреевич Вельяминов и Исак Семенович Погожий (Измайловы и Вельяминов скрепили своими подписями Приговор 30 июня 1611 года). Другие приехали «с Москвы» или «из деревень» еще в августе и в сентябре. В ополчении продолжал служить Ивам Петрович Шереметев, подписавший Приговор 30 июня 1611 года (во втором ополчении его считали человеком, близким к князю Дмитрию Тимофеевичу Трубецкому и едва ли не виновником гибели Прокофия Ляпунова)[625]. Более того, в сентябре в полк князя Дмитрия Трубецкого приехал из Брянска еще и его брат стольник Василий Петрович Шереметев. К ноябрю 1611 года в полках ополчения оказались представители московских дворянских родов Змеевых, Измайловых, Исленьевых, Колтовских, Коробьиных, Одадуровых, Охотиных-Плещеевых, князей Приимковых-Ростовских, Пушкиных, Самариных. Многие участники боев ополчения под Москвою продолжали получать придачи четвертного жалованья «при боярех», в том числе служилые люди из замосковных, понизовых, приокских и рязанских городов[626]. Основанием для этого могла быть, согласно Приговору 30 июня 1611 года, только запись в послужных списках, которых просто не было бы, если бы ополчение не продолжило вести войну с польско-литовским гарнизоном в Москве.

У королевского войска, окруженного в столице Московского государства, создалось впечатление, что после гибели Ляпунова, вопреки их ожиданиям, воеводы подмосковных полков только сплотились: «Уничтожив таким образом Ляпунова, мы надеялись, что москвитяне будут вести себя тише. Но они между собой помирились и вместо Ляпунова выбрали себе старшим князя Трубецкого»[627]. Оценка, содержащаяся в «Истории московской войны» Николая Мархоцкого, явно противоречит описаниями подмосковной катастрофы. Летом 1611 года в Первое ополчение продолжали прибывать значительные отряды ратных людей из Казани и Смоленска, что также свидетельствует о сохранении ополчения и продолжении им своей деятельности. Более того, приезд казанского войска во главе с боярином Василием Петровичем Морозовым и принесенный в ополчение список иконы Казанской Богоматери имели важное символическое значение для остававшихся под Москвой людей. Ратная сила, пришедшая из Казани, уже на следующий день вступила в бой и освободила Новодевичий монастырь от стоявших там немецких рот. Архиепископ Арсений Елассонский писал, что это событие произошло 18 (28) июля 1611 года: «28-го, в воскресение, с большим трудом русские взяли женский монастырь, не сделав никаких убийств в монастыре, потому что добровольно покорилось большинство»[628]. В своем стремлении подтвердить версию о вине казаков в распаде Первого ополчения автор «Нового летописца» начинает противоречить сам себе. В летописи нужно было примирить сообщение о появлении в ополчении списка иконы Казанской Богоматери и связанном с этим военным успехом и, одновременно, обличить казаков. Из первого сообщения о взятии Новодевичьего монастыря явствует, что это было… его «разорение». Заруцкий, якобы, не выказал никакого почтения чудотворной иконе: «все же служилые люди поидоша пешие, той же Заруцкой с казаками встретил на конех». По освобождении «понизовой силой» Новодевичьего монастыря «инокинь из монастыря выведоша в табары и монастырь разориша и выжгоша весь, старицы же послаша в монастырь в Володимер». Понимая, что не одни казаки участвовали в боях под Новодевичьем монастырем, автор «Нового летописца» пытается защитить дворян, остававшихся в ополчении (еще одно косвенное признание их присутствия там): «Многия же под тем монастырем дворяне и столники искаху сами смерти от казачья насилия и позору и многия побиты и от ран многия изувечены быша». Но, перелистав несколько страниц летописи, можно обнаружить небольшую повесть «о походе под Москву иконы Пречистая Богородицы Казанския» и упоминание, что «ею помощию под Москвою взяли Новой Девичей монастырь[629] Иосиф Будило, считал, что Заруцкий предпринял штурм Новодевичьего монастыря, «желая показать русским свою верность» после гибели Прокофия Ляпунова[630].