Власть бояр и воевод Первого ополчения князя Дмитрия Тимофеевича Трубецкого и Ивана Мартыновича Заруцкого удержалась еще по инерции до марта 1612 года. Тогда произошло событие, окончательно отделившее дворянскую или «земскую» часть войска от казаков, вернувшихся к старой идее самозванства. Под Москвой учинили присягу Лжедмитрию III — «Псковскому вору Сидорке», принятому сначала ивангородцами, а потом и псковичами[649]. Все, кого еще удерживало в полках чувство долга перед «землею», теперь не просто могли отказаться от продолжения подмосковной службы, а выступить против казачьих планов служить марионеточным «царикам». Тем более, что к этому времени уже несколько месяцев развивалось другое земское движение, начало которому было положено в Нижнем Новгороде.

Нижегородский «Совет»

Нижегородский «Совет»

Начальная история нижегородского движения, оказавшегося навсегда связанным с именами Кузьмы Минина и князя Дмитрия Михайловича Пожарского, известна нам меньше всего. Нижний Новгород услышал призыв о создании нового движения от Кузьмы Минина, а сам Кузьма был вдохновлен призывами из Троице-Сергиева монастыря, — именно такой рисовалась картина возникновения ополчения в умах современников под влиянием прежде всего «Сказания» Авраамия Палицына. Пересмотр распространенных мнений начался с книги И.Е. Забелина о Минине и Пожарском, считавшего, что троицкая грамота 6 октября 1611 года достигла Нижнего Новгорода тогда, когда новое земское движение там уже существовало[650]. Новые аргументу добавили С.Ф. Платонов и автор остающейся лучшей и самой полной до сих пор истории нижегородского ополчения П.Г. Любомиров[651]. Оказалось, что «программа», предлагавшаяся троицкими грамотами, никак не соответствовала первоначальным целям движения, власти Троице-Сергиева монастыря продолжали поддерживать подмосковные полки, в то время как в Нижнем Новгороде противопоставляли себя казакам[652].

На нижегородцев несомненно оказали влияние новые грамоты патриарха Гермогена. Во второй половине августа 1611 года, после того как войско гетмана Сапеги открыло часть ворот и башен Белого города для проезда, к патриарху снова сумели пробраться его доверенные люди из Нижнего Новгорода: Родион Мосеев и Ратман Пахомов. С ними патриарх Гермоген передал грамоту, ставшую политическим завещанием «Второго Златоуста», как его называли тогда. Со всею страстною силою одаренного проповедника он твердил об одной опасности, грозившей Московскому государству: «что отнюдь Маринкин на царьство ненадобен: проклят от святого собору и от нас». До патриарха Гермогена, томившегося во враждебном окружении в Кремле («и слышати латынсково их пения не могу», говорил он), видимо, дошли какие-то слухи о возможной присяге подмосковных таборов сыну Марины Мнишек царевичу Ивану Дмитриевичу. И он стремился побудить через Нижний Новгород все земские города, принявшие участие в создании Первого ополчения, чтобы они увещевали казаков от этой ошибки. Патриарх еще не отказывает полностью в поддержке подмосковным полкам, но уже разделяет их на «бояр» и «казацкое войско». У него есть определенное мнение, чем там занимается «атаманье» (введенное им словцо). Он просит церковные власти отовсюду — из Казани, из Вологды, из Рязани «чтоб в полки также писали к бояром учителную грамоту, чтоб уняли грабеж, корчму, блядню, и имели б чистоту душевную и братство и промышляли б, как реклись, души свои положити за Пречистая дом и за чудотворцев и за веру»[653]. Патриарх Гермоген «бесстрашныхлюдей», провозивших его письма, ни к чему иному, кроме самопожертвования, не призывал. Проповедь патриарха Гермогена достигла также Казани. Там в полном соответствии с патриаршей грамотой, «сослалися с Нижним Новымгородом, и со всеми городы Поволскими, и с горними и с луговыми татары и с луговою черемисою» и не позднее 16 сентября 1611 года договорились, чтобы «быти всем в совете и в соединенье, и за Московское и за Казанское государство стояти». Важный пункт этого договора состоял в противодействии казакам подмосковных «таборов», если они сами начнут выбирать царя: «а будет казаки учнут выбирати на Московское государство государя, по своему изволенью, одни не сослався со всей землею, и нам бы того государя на государство не хотети»[654]. Однако это еще не было то движение, которое мы связываем с именем князя Дмитрия Михайловича Пожарского и Кузьмы Минина.