Смоленская победа короля Сигизмунда III не могла не повлиять на польско-литовские войска, участвовавшие в русских событиях. Гетман Ян Сапега уговорился о совместных действиях с Госевским, обещавшим «после многих споров» выдать заслуженные деньги «вещами». Сапежинцы дали недвусмысленный ответ послам Ляпунова: держаться присяги королевичу Владиславу. Предложения, переданные из стана гетмана Сапеги через Федора Плещеева, звучали издевательски. Как писал в своем дневнике Иосиф Будило, русским предлагалось, чтобы они «разъехались по домам, дали продовольствие войску и сейчас же обдумали, как бы уплатить ему деньги за четверть». Сапежинское войско встало лагерем у Донского монастыря и вступило в бои с отрядами ополчения. «Новый летописец» писал о боях с гетманом «противу Лужников». Большое сражение случилось также в Тонной слободе во время наступления сапежинцев на острожек у Тверских ворот: «быша с ними бою чрез весь день, и на обе стороны людей много побита». Повоевав под Москвою, гетман Ян Сапега ушел в хорошо известные ему «Переславские места» 4 (14) июля 1611 года. По дороге сапежинскими отрядами была взята Александрова Слобода и осажден Переславль-Залесский. Посланные упредить поход гетмана Сапеги ратные люди Ополчения во главе с князем Петром Владимировичем Бахтеяровым-Ростовским и Андреем Просовецким ни в чем не преуспели и едва сами убереглись от разгрома. В Александровой слободе, покинутой Просовецким, последние защитники города были осаждены в башне и заложили вход в нее, но вынуждены были сдаться спустя несколько дней[606]. Создавалось впечатление своеобразного «реванша» гетмана Сапеги, за чувствительное поражение, нанесенное из Слободы князем Михаилом Скопиным-Шуйским. Но за полтора года значение Александровой слободы в русской истории сильно изменилось. Как бы ни была неприятна угроза, исходившая от войска Сапеги, главным образом, все должно было решиться под Москвою, где ополченцы смогли достигнуть значительных успехов. К концу июня 1611 года были полностью отвоеваны все башни Белого города. Бояре, сидевшие в Москве с польско-литовским гарнизоном, оказались в тяжелой осаде, так что впервые стали испытывать «ив своих и в конских кормех недостаток и голод великой», в противоположность тому, что к «вором» (то есть в полки подмосковного ополчения) «живность везут отовсюду и во всем у них достаток великой»[607].

С этой точки зрения не могло оказать решающего влияния на судьбу Русского государства даже отторжение Великого Новгорода, произошедшее под давлением оккупационных шведских сил во главе с известным Якобом Делагарди. Еще в марте 1611 года новгородцы присоединились к Первому ополчению. Жители Новгорода заручились благословением новгородского митрополита Исидора, одного из главных лиц по лествице церковной иерархии и целовали крест «помогати и стояти нам всем за истинную православную христьянскую веру единомышленно»[608]. Выступление новгородцев на стороне земщины немало способствовало успеху объединения ее сил. Однако оказать более действенную поддержку «боярам Московского государства» и послать свой отряд под Москву «Новгородское государство» не могло. Наоборот, «начальники» подмосковного ополчения отослали в Новгород Василия Ивановича Бутурлина «и повелеша ему збиратися с ратными людьми и Нова города оберегати». На северо-западе России шла настоящая война с шведами, повернувшими оружие против вчерашних союзников, как только стало известно о принятии на московский престол королевича Владислава. Однако присылка отряда воеводы Василия Бутурлина, только запутала управление в Новгороде, где был свой воевода боярин князь Иван Никитич Одоевский: «в воеводах не бысть радения, а ратным людем с посадцкими людми не бяше совету». В июле 1611 года штурмом была взята Софийская сторона Новгорода и создалась реальная угроза полной потери новгородской независимости. Как это уже не раз бывало в Смуту не обошлось без предательства, Шведов провел в город Чюдинцевскими воротами один пленный с «говорящим» прозвищем Ивашко Шваль. Воевода Василий Бутурлин вместо защиты города от «немцев», с которыми беспрестанно перед этим пировал на непонятных «съездах», побежал в Москву, предварительно «на Торговой стороне выграбив лавки и дворы». Но рядом были и героические примеры. В новгородских летописях остались имена погибших защитников города стрелецкого головы Василия Гаютина, дьяка Анфиногена Голенищева, Василия Орлова и казачьего атамана Тимофея Шарова, вернувшегося из подмосковных полков в Новгород! Более всего потряс новгородцев подвиг Софийского протопопа Амосам бившегося «с немцами» «многое время» у себя на дворе, несмотря на свой сан. Многие, в том числе митрополит Исидор, видели с городские стен этот бой и протопоп Амос, бывший в каком-то «запрещении», был прощен заочно: «митрополит же стоя на градцкой стене, поя молебны, видя ево крепкое стоятельство, прости и благослови его за очи, зря к а. двор его». С тяжелым сердцем должны были потом очевидцы новгородского взятия смотреть на пепелище двора протопопа Амоса, где погибли и он, и все, кто защищался вместе с ним: «и зажгоша у него двор, и згорел он совсем, ни единово не взяша живьем»[609].