Договоры между поволжскими городами, Казанью и Нижним Новгородом, свидетельствуют об их готовности к защите интересов всей земли от казачьего произвола. От этого еще было далеко до каких-то общих действий.

Тем ценнее личный почин самого Кузьмы Минина в организации нижегородского движения. Надо помнить, что человек, живший в Допетровской Руси XVII века, думал и действовал иначе, чем люди, позднее распрощавшиеся с опытом русского средневековья. То, что потомкам кажется невероятным, для их предков могло быть обычным и, наоборот; само собой разумеющееся оказывалось трудноразрешимой проблемой. Объяснить первое открытое выступление Кузьмы Минина (где бы оно ни происходило: в земской избе на торгу или в нижегородском Кремле) рационально все равно не удастся. Он нарушил своими призывами с объединению существовавшие представления, и чтобы его слушали и послушались, — для этого должны были существовать веские основания.

Проще всего связывать обращение нижегородского мясника с обстоятельствами времени, что и делается. Перед выступлением Минина со своей проповедью, в подмосковных полках появился «свиток» с видением «человеку некоему благочестиву, имянем Григорью», случившимся еще 26 мая 1611 года. Суть «откровения Божия» была в том, что если по всей стране начнут три дня поститься и молиться, то это очистит Московское государство. А когда за три дня будет построен новый храм «на Пожаре, близ Василья Блаженнова» в Москве и туда будет перенесена икона Владимирской Богоматери (в видении наивно полагалось, что она находилась во Владимире), то в этом новом храме чудесным образом будет явлено имя нового царя. Если же не будет сделано так как сказано в откровении, то всех ждало наказание: «аще ли поставят царя по своей воли, навеки не будет царь и потом горше того не будет». Правда, автор «Нового летописца» позднее заметит, что «в Нижнем же того отнюдь не бяше, и мужа Григория такова не знаху, и посту в Нижнем не бысть. Нижегородцы же о том дивяхуся, откуды то взяся». Однако как это видение, так и другое, — во Владимире, случившееся в семье Бориса, «зовомого Мясник» (какое совпадение с профессией Кузьмы Минина!) хорошо объясняют ту общую обстановку духовного напряжения, в которой начинал свое дело Кузьма Минин[655].

Видение было и самому Кузьме Минину, о чем осталось свидетельство «Книги о чудесах Сергия Радонежского», составленной патриаршим казначеем, а потом келарем Троице-Сергиева монастыря Симоном Азарьиным в 1654 году. Он успел расспросить о событиях Смуты самого архимандрита Дионисия, поведавшего, как Кузьма Минин рассказал ему в Троице-Сергиевом монастыре в 1612 году о троекратном явлении ему чудотворца Сергия Радонежского. Источник убежденности Минина, оказывается, состоял в том, что нижегородский земский староста считал себя лишь проводником воли, продиктованной свыше. Слова чудотворца Сергия из видения Кузьме Минину, чтобы «казну собирати и воинских людей наделяти и идти на очищение Московского государства», стали программой деятельности нового земского движения. Осознанное Кузьмой Мининым небесное заступничество помогло ему выступить первым, прежде нижегородских воевод, дворян и детей боярских. Кузьма Минин пересказывал архимандриту Дионисию явленные в видении слова: «старейшие в таковое дело не внидут, наипаче юнии начнут творити». С.Ф. Платонов и, вслед за ним, П.Г. Любомиров понимали эти слова как отсылку к «нижегородской молодежи», которая, якобы увлекла отцов на новый подвиг»[656]. Однако очевидно, что в этом случае речь идет о «младших» посадских людях, начинавших действовать первыми, без «лучших» людей посада и «старейшин», управлявших Нижним Новгородом. Эти слова можно сравнить с недоуменным вопросом Меланьи, жены Бориса Мясника, обращавшейся к «жене в светлых ризах» во владимирском видении в августе 1611 года: «Госпожа, аз есть млада; аще и повем не поймут веры»[657]. О том же должен был думать и Кузьма Минин, начиная свою проповедь. Поэтому отнюдь не случайно, что он решился действовать лишь тогда, когда его самого (совсем немолодого человека) выбрали в земские старосты. Весь нижегородский подъем напоминает историю Жанны Д'Арк, а если учесть свидетельство Симона Азарьина, то сходство между «орлеанской девой» и нижегородским мужиком, может быть, даже больше, чем мы думаем. «Жанна Д'Арк» из мясной лавки — такова Россия!