— Вот так хорошо. Стоп, больше не трогай, — говорит мама.

Меня отпускают. Не знаю, есть ли Бог, но благодарю Его за банку газировки «Орандж краш», завалявшуюся в шкафчике под кухонной раковиной, и остатки чипсов «Хайленд». Этому сорту я доверяю: его выпускают не где-нибудь, а в Де-Мойне.

Стоя на кухне, слышу голос диктора:

— В эфире программа новостей «В десять вечера», с вами Лэнс Додж!

Хотя звучат и другие имена, их пропускаю мимо ушей. В музыкальной заставке преобладают звуки духовых и перестук пишущей машинки. Выглядываю из столовой и краем глаза посматриваю. В фокусе камеры — дикторский стол в форме гигантской тройки. В центре — Лэнс: нацепил синий костюм с красным галстуком в белый горошек.

Дают крупный план. Во весь экран — лицо Лэнса, в глаза бросается свежая, будто только-только из парикмахерской, стрижка. Таким уверенным и решительным я не видел его никогда. Так чеканит слова, будто придумал их сам. Движения глаз едва заметны. И не скажешь, что читает по шпаргалке.

Пытаюсь представить, какой восторженный прием оказывают ему в переполненных церквях, барах, домах по всему городу. Чувствую в глазах предательскую влагу, но тут же убеждаю себя, что это показалось. Нет уж, спасибо, никаких слез, даже по поводу Лэнса Доджа.

Пока идет реклама, распечатываю новую пачку сигарет, достаю одну штуку и протягиваю маме; как только убеждаюсь, что сигарета зажата в зубах, подношу зажигалку.

— Сын у меня — джентльмен, — хвалится мама.

Закончилась рекламная пауза, и экран снова заполнил собой Лэнс.

— Гилберт? — обращается ко мне мама.

Я сижу молча. Вероятно, киваю.

— Поздно уже телевизор смотреть, — вдруг заявляет она, пультом выключая телик.

Порой в маме просыпается милосердие.

— Обсудить не хочешь?

— Спокойной ночи, мам.

— У парня талант, Гилберт.

— Несомненно. — Я уже поднимаюсь по лестнице.

— Ладно, если в другой раз захочешь обсудить…

Иду к себе в комнату. Подперев дверь красным креслом, прямо в одежде заваливаюсь на кровать. По потолку тучами плывут тени. Заснуть удается лишь через пару часов.