Говоря о полководческих талантах Дюгеклена, историографы подчеркивают его превосходство над другими военачальниками. Еще до посвящения в рыцари он был избран служившими Карлу Блуаскому наемниками капитаном. Перед битвой при Кошерели солдаты сначала предложили командование графу Осерскому, как самому знатному в отряде, но после того, как тот благоразумно отказался, сославшись на молодость и отсутствие опыта, поклялись следовать за Дюгекленом и выполнять все его приказания. Личный боевой клич Бертрана «Notre Dame Guesclin!» становится общим, объединяющим всех сражающихся рядом с ним. Одержанная при Кошерели 16 марта 1365 г., в день коронации Карла V, победа приобрела в глазах современников символическое значение: ее трактовали как знак грядущего избавления Франции от врагов[1208]. На Дюгеклена как на гаранта своего правления смотрел не только Карл V: Энрике Трастамарский также считал, что корона досталась ему благодаря доблести Бертрана. Несмотря на неоднократные поражения, бретонец казался залогом успеха: перед битвой при Нахере сторонники Педро I ликовали, узнав, что верховное командование войсками противника отдано не ему[1209]. Его смерть в 1380 г. повергла всю Францию в великую скорбь. Наиболее ярко драматизм этой утраты выразил анонимный биограф, вложив в уста соратников Дюгеклена следующие слова: «Увы! Мы теряем нашего отца и капитана, нашего доброго пастыря, который о нас так заботился и верно нас вел, и если мы обрели славу и благополучие, то только благодаря ему. О, слава и рыцарство, какой потерей станет для вас его смерть!»[1210] Историограф подчеркивает, что его доблести воздавали должное даже враги, причем «как христиане, так и сарацины»[1211]. Имя Дюгеклена заставляло врагов капитулировать даже после его смерти. Английский гарнизон последнего осажденного коннетаблем замка — Шатонеф-де-Рандон в Лангедоке, узнав о гибели коннетабля, во главе с капитаном явился во вражеский лагерь, чтобы положить ключи от крепости в его гроб[1212].

Хронисты превозносили не только личную доблесть великого коннетабля и его полководческие таланты, но также галантность и учтивость его поведения. В исторических сочинениях и поэмах он представлен как идеальный образец для подражания, при этом всячески подчеркиваются его качества рыцаря и христианина. Он молится перед сражениями, заказывает мессы и раздает милостыню. Если нет денег, он, подобно св. Мартину, готов отдать нищему свою одежду[1213]. Приписываемые ему клятвы и обеты порой весьма традиционны, вроде обещания не есть, не пить и не снимать доспехов до освобождения города от врагов[1214], а иногда весьма эксцентричны: например, однажды он заявил, что не начнет сражение раньше, чем съест три миски винной похлебки в честь Пресвятой Троицы[1215]; но так или иначе все они свидетельствуют о его благочестии. В 1365 г. уводимые Дюгекленом на Пиренеи банды бригандов достигли Авиньона и стали разорять окрестности, требуя от папы и кардиналов отпущения грехов за свои чудовищные злодеяния (на том основании, что они будут воевать против сарацин), а также огромный выкуп в звонкой монете. Биограф коннетабля рассказывает, что первоначально папа надеялся откупиться лишь прощением грехов, однако Дюгеклен возразил, что в его войске полно закоренелых преступников, которым нет дела до спасения души. Между тем, прознав, что откупные деньги собираются со всех жителей Авиньона, в том числе с бедняков, Бертран заявил, что не возьмет из них ни одного денье. По его требованию всю сумму следовало уплатить из папской казны. Более того, он пригрозил, что, если узнает об обмане, вернется даже из-за моря и покарает лжецов[1216]. Очевидно, что оба историографа не могли обойти молчанием бесчинства бригандов под Авиньоном, а также полученные под принуждением прощение грехов и деньги, однако они подчеркивают, что их герой не только сам лишен алчности, но даже в самый критический момент печется о благополучии бедных. Эта история полностью выдержана в духе легенд о благородных и честных разбойниках, вроде Робина Гуда, готовых стать последней защитой для страждущих. Воюя за правое дело, он не думает о личной награде, жертвуя свои средства на общее дело[1217]. Даже англичанам биографы коннетабля приписывали скорбь по поводу смерти Дюгеклена, почитаемого за «верность и честность, а также за то, что он, беря их в плен, хорошо их содержал и не назначал непосильных выкупов»[1218]. Современник Дюгеклена поэт Эсташ Дешан добавил его имя в качестве десятого доблестного героя к девяти воителям древности — трем иудеям, трем язычникам и трем христианам (Давид, Иисус Навин, Иуда Маккавей, Гектор, Александр Македонский, Юлий Цезарь, Артур, Карл Великий, Готфрид Бульонский)[1219].