Получив назначение на должность коннетабля, историографический Дюгеклен попытался смиренно отказаться от нее, считая ее слишком высокой для «бедного и скромного рыцаря из Бретани» (на тот момент уже графа Лонгвиля, герцога Молина и короля Гранады). По мнению Фруассара, подобное поведение было «мудрым и должным», ибо этот пост действительно достоин королевской родни, но также правильно было в итоге принять его, поскольку на то была воля короля и совета, в который входили представители высшей знати и прелаты[1220]. Если для Фруассара важнее подчеркнуть скромность героя, а также высокую честь, которую ему оказал король, то Кювелье делает акцент на всеобщем избрании народного защитника. По его версии, назначения Дюгеклена на эту должность жаждали принцы и герцоги, рыцари и прелаты, торговцы и простые горожане Парижа, все в один голос кричали о том, что, если он будет коннетаблем, англичанам придется худо[1221]. Перед смертью Дюгеклен воздал должное соратникам, смиренно подчеркнув незначительность своей роли в общем деле избавления Франции от врагов[1222]. Однако сам по себе этот рассказ анонима свидетельствует не только о христианском смирении героя, но служит своеобразным отрицанием очевидного, то есть также работает на возвеличивание заслуг бретонского рыцаря как верного защитника королевства. Фактически, можно говорить о том, что уже начиная с конца XIV в. Дюгеклен в коллективном восприятии перестал быть искателем индивидуальной славы, превратившись в символ борьбы Франции против англичан.

Во главе наемных отрядов Ноллис прошел всю Францию от Бреста до Авиньона. Его имя стало синонимом ужаса для французов. Но упоминания историографов о нем сводятся исключительно к рассказам о страхе, который англичанин может навести на врага, и о трофеях, которые может получить тот, кто отправится воевать во Францию. Сообщая о действиях Ноллиса, Генрих Найтон особо подчеркивает, что тот лишь собственным воинским талантом смог добиться славы и богатства: «Он был простым солдатом, но со временем стал великим рыцарем и могущественным лордом, коннетаблем многих замков, крепостей и городов во Франции как данных ему герцогом Ланкастерским, так и [полученных им] в результате его собственной деятельности, когда он, собрав большое английское войско, прошел всю Францию. И он подошел к городу Орлеану и сжег окрестности, убивая людей по своему желанию, и увез много добра и богатств, которые он там нашел. Горожане не осмелились выйти против него — столь велика была, Божьей милостью, слава англичан. И он двинулся к городу Анжеру, и тайно взобрался на стены, и открыл ворота. И все англичане вошли и построились для уличного сражения, и убили множество жителей, которые были изумлены настолько, что многие из них взбирались на стены и бросались вниз, ломая шеи, и многие утонули в страхе, так что больше их было поражено ужасом, чем мечом. И англичане забрали и увезли с собой несчетные богатства и стали чрезвычайно богаты. И не было там ни одного бедного англичанина, но все имели золото, серебро, драгоценности и дорогие вещи и были богатыми людьми»[1223]. Английские авторы с гордостью цитируют сочиненные во Франции куплеты, свидетельствующие о том, как местное население боялось грозного чеширца. Например, Найтон утверждает, что приводимые в его хронике строчки были написаны при папском дворе в то время, когда отряд Ноллиса осаждал Авиньон, наводя ужас на всю округу папского города: