Когда отец Корнелий сидел с Габриэлой в приемной архиепископа Клондонского, он волновался куда больше, чем она. В комнате было пусто, холодно и пахло плесенью. У стен стояли невыразительные статуи.
Молодой и горячий, отец Корнелий был одним из немногих священников, которые взялись помогать жителям гетто. Для него само собой разумелось, что спасение человеческой жизни — основа учения Христа.
— Его милость готов вас принять, — открыл дверь в кабинет архиепископа монсиньор Бонифаций.
Архиепископ сидел за столом и смотрел на них. Коренастый голубоглазый блондин. Грубые черты лица выдавали его крестьянское происхождение. Предки, видимо, были из славян. Впрочем, добродушная внешность была обманчивой.
Монсиньор же, напротив, был высоким худым брюнетом. Его отличали тонкие черты лица и проницательный взгляд, в котором угадывался острый ум.
Габриэла и отец Корнелий поцеловали кольцо архиепископа, и он знаком пригласил их сесть напротив. Монсиньор Бонифаций уселся в другом конце комнаты так, чтобы его не было видно, а он мог бы наблюдать и слушать.
— Габриэла Рок! — воскликнул архиепископ Клондонский с энтузиазмом политика на предвыборной кампании. — Случайно не дочь ли Фредерика Рока?
— Да, выше преосвященство.
— Редкой души был человек. Истинный поляк. Помню его с тех пор, когда он работал инженером на строительстве порта в Гдыне; я был тогда молодым священником, вот как отец Корнелий, в Гдыне у меня был первый приход.