— Как рабби Соломон?

— Мы поставили ему кровать в подвале Клуба добрых друзей. Ирвин останется с ним на ночь.

— Алекс, поешь чего-нибудь. На кухне суп есть.

— Я не голоден.

— Уже три часа ночи. Пожалуйста, пойдем, ляжешь спать.

Он в отчаянии закрыл лицо руками.

— Алекс, я никогда не вмешивалась в твои дела, но теперь я тебя прошу — не ходи больше на Умшлагплац. И моей выдержке есть предел.

В глазах у Алекса блеснули слезы.

— Ни один человек не может долго делать то, что делаешь ты, и не надорваться.

— Провал, — прошептал он, — полный провал.

— Ты просто человек, Алекс. Человек, который отдал свою жизнь другим. Я не могу видеть, как ты себя терзаешь.

— Полный провал, — продолжал он свое, — полный...

— Алекс, ради Бога...

— Сегодня я потерял голову. Это будет повторяться.

— Ты устал. Очень устал.

— Нет. Просто... Сегодня я понял... все, чего я добивался, все, что старался делать, все было неправильно.

— Ну что ты, дорогой.

— Разве это путь — спасти еще одного человека; еще на один день? Я нашел лазейку для спасения одиночек, а тут тысячи посылаются на смерть, и я ничего не могу сделать... ничего.

— Не хочу я слушать, как ты себя ругаешь, — Сильвия неловко взяла его за руку, — после всего, что ты сделал для других...

— Сделал? — он засмеялся. — Что же я сделал, Сильвия? Связывался с жуликами и нацистами? Заискивал перед ними, хитрил? Это называется сделал? — он взял ее за руки и снова стал прежним Алексом. — Они хотят разрушить всю нашу культуру. Как мне сохранить в живых хоть немногих, чтобы показать миру, кем мы были и что для него сделали? Кто останется? Мы здесь, на Милой, 18 об этом не говорили, — он отошел от нее, — но и с Андреем мы после начала войны почти не разговаривали. Знаешь, почему? Когда пришли сюда немцы, он хотел увести людей в леса, чтобы бороться. Я его остановил. Отнял у него возможность приобрести оружие. Мой путь! Мне нужен был мой путь.