В течение значительной части своей жизни Филельфо чувствует себя великим человеком, всезнающим и всемогущим, и ведет себя соответствующим образом. «Что может быть достойнее великого человека!», — восклицает он в одном из своих писем, несомненно имея в виду самого себя[414]. А в греческом письме к турецкому султану, с которым он переписывается как равный с равным, невзирая на разницу в положении и в религии, он прямо утверждает: «Я один из тех, которые красноречиво прославляют славные дела людей, делают бессмертными тех, кто по природе смертен»[415]. В одном из своих латинских стихотворений Филельфо ставит себя выше даже великих писателей древности— Вергилия и Цицерона, являвшихся для гуманистов непререкаемыми авторитетами:

Пользуясь свободным владением тремя литературными языками, легкостью, с которой ему даются, впрочем, весьма посредственные стихи, и особенно своей безграничной самоуверенностью, Филельфо употребляет свое перо в личных, корыстных целях, клянчит, выпрашивает, угрожает, требует и чаще всего добивается своего. Он торгует славой и бессмертием, за подачки обещая пышные посвящения своих стихов, упоминания в их тексте, а в случае отказа угрожая всяческими разоблачениями. Легкий привкус шантажа и литературного авантюризма имелся и в произведениях других, не столь честолюбивых гуманистов и обнаружился в их переписке и особенно в инвективах, но ни у кого он не был так ясно выражен, как у Филельфо, которого можно назвать первым журналистом того цинического типа, который так расцветет в буржуазном XIX в.

Сочинения Филельфо многочисленны и разнообразны: он пишет в стихах и в прозе, на итальянском, латинском и греческом языках. Но напрасно мы стали бы искать в этой массе проявления яркого таланта или острой самостоятельной мысли — только неудержимая ругань его инвектив и неумеренные восторги панегириков отражают в какой-то мере его индивидуальность.

Свое крупнейшее стихотворное произведение — эпическую поэму «Сфорциада», посвященную восхвалению Франческо Сфорца, он рассматривает как прямой источник доходов, прекращая его, когда герцог платит плохо, и снова возобновляя после хорошей подачки. Его сатиры содержат те же инвективы и полемические выпады в стихах, которые в прозаическом виде заполняют 37 книг его писем.[417] Диалоги его[418] написанные под явным влиянием Бруни и Поджо и посвященные ставшими обычными у гуманистов вопросам этики и филологии, — набор общих мест, уже всем хорошо известных и изложенных формально и сухо. Строго говоря, значительная часть произведений Филельфо, умершего в 1481 г., выходит за хронологические рамки настоящей главы, но по всему своему характеру творчество его тесно связано с деятельностью той группы гуманистов, которая возглавлялась Бруни и Поджо, и потому должно быть рассмотрено в данной связи.