— Все же он меня задел, — пояснил Азаров.

Соланж быстро подошла к нему, достала из кармана брюк платок и вытерла кровь с лица.

— Вот теперь лучше, — сказала она. — Вы будете объяснять, что произошло? Неужели обязательно нужно было драться? По-другому нельзя?

Азаров снова сел.

— По-другому нельзя, — сказал он.

— Почему? — удивилась Соланж. — У нас тоже много спорят, но драться… — Она пожала плечами. — Это случается, но очень редко.

— Мы тоже не всегда деремся, — усмехнулся Азаров. — Но иногда не выдерживаем. Вот как только что.

— Но что произошло?

Азаров задумался о том, как объяснить Соланж, почему вспыхнула потасовка. Не так-то это и легко.

— Понимаете, Соланж, у вас там, на Западе, разные группы общества научились договариваться между собой, искать компромиссы, находить балансы интересов. Я понимаю, что и там далеко не все идеально, тем не менее, как-то все же получается. У нас все иначе, в России те, кто захватили власть, во-первых, хотят, чтобы она была бы у них безгранична, во-вторых, они используют ее для невиданного обогащения. А оно происходит за счет остального населения, у которого разными путями отнимают деньги, доходы, обкладывают непомерными налогами. В такой системе координат никаких компромиссов быть просто не может, зато велик риск столкновения стенка на стенку. А чтобы этого не случилось, власть предержащая создает в стране полицейский режим, всех своих критиков и оппонентов преследует, не пускает в публичное пространство.

— Но вы же, Алексей, выступаете против власти. Я сама видела в Интернете ваши ролики. Я мало, что поняла, но разве они не против власти?

— Против, — признал Азаров. — Но это Интернет, на телевидении я персона нон-гранда, я не выступал на нем лет пять, а то и больше. Но и в Интернете нас ограничивают, преследуют, облагают штрафами. И эти меры становятся все более жесткими.

— Неужели нельзя ничего сделать, как-то смягчить ситуацию?

— Нельзя, — замотал головой Азаров. — Увы, но мой сын тут прав, с этой властью невозможно договариваться, ее можно только свергнуть. Поймите, Соланж, у нас совсем другая культура, у нас власть и все остальное общество разделены великой китайской стеной. Для правящего слоя страна — это только источник обогащения. А все остальное делается лишь по мере необходимости. А потому нет темы для диалога, есть только постоянно усилившаяся конфронтация. И рано или поздно тут все взорвется.

— Но же страшно! — воскликнула француженка.

— Страшно, — подтвердил Азаров. — А что делать. Иной альтернативы просто нет. Мы живем в режиме оккупации, только оккупанты не пришлые враги, а наши же соотечественники. Им в отличие от всех нас повезло, они оказались в правящей верхушке. А это позволяет им качать и качать деньги из страны в собственные карманы. И при этом они никак не насытятся, хотя у них и без того всего столько, что хватит наперед их потомкам на сто лет, но они не могут остановиться. Обогащение — это сродни наркомании, человек подсаживается на него, как на иглу. Михаил яркое тому подтверждение; видите, сколько он всего наворовал. Думаете, на этом он остановится? Ни за что, пока есть возможность, будет продолжать. Он давно не знает, зачем ему все эти богатства, но он все продолжает их накапливать. Но самое страшное, Соланж, даже не это, они готовы убивать всех, кто встает на их пути. Жадность делает их кровожадными и беспощадными.