— Мда, мира что-то не получается, — грустно вздыхая, промолвил Герман Владимирович. — Может, ты, Святослав, скажешь что-то примирительное.

— Боюсь, не оправдаю твои надежды, папа, — произнес Святослав. — Я смотрю на ситуацию крайне пессимистически. Мой пессимизм даже сильней, чем у Алексея. Он хотя бы верит, что сменив власть, можно улучшить ситуацию в стране. Я же считаю, что в России ничего изменить нельзя. Я еще в молодости осознал, что дело не в том, кто тут правит, а в генетике самой страны и нации. Она не способна ни на настоящее развитие, на то, чтобы стать гуманной и цивилизованной. Цивилизация и культура тут только внешняя, а под ней — дикость и жестокость. Мне смешны, Алексей, твои попытки здесь что-то преобразовать. Неужели не видишь, насколько это бесполезно. Эта власть сгинет, уверяю, придет другая, ничуть не лучше, а может, и хуже. Брось ты это дело, займись личной жизнью. А если не бросишь, руку даю на отсечение, однажды тебя уничтожат. Пожалей хотя бы отца, ему будет трудно пережить эту потерю. Больше мне на эту тему сказать нечего, потому что это будет бесконечным повторением. Я вообще предлагаю свернуть дискуссию. Отец, ты меня удивляешь, неужели ты не видишь, что никакого согласия не добиться. В России никто никого не слышит и не слушает, здесь выигрывает только тот, кто способен уничтожить своих недругов и взобраться вверх по спинам других. Иных способов выяснения, кто прав, тут нет и не предвидится. В этом балагане участвовать больше не желаю.

Святослав встал и, сопровождаемый взглядами всех присутствующих, направился к выходу.

120.

Софья Георгиевна смазала мужу покраснение на лице мазью, понимая, что синяка все равно не избежать. Пока она это делала, Михаил Ратманов то и дело морщился от боли.

— Нельзя ли как-нибудь помягче, — не выдержал он.

— Помягче не получается, — вздохнула жена. — Он тебя довольно сильно приложил.

Ее слова вызвали у Ратманова мгновенный выброс эмоций.

— Я это так не оставлю, Алексей пожалеет, что ударил меня! — завопил он.

— Миша, ты же сам его спровоцировал, вспомни, как ты обозвал его и его сторонников.

— Они это заслужили. Если бы нас не разняли, он бы не с синяком, а проломанным черепом сейчас лежал.

— Миша, остынь, дискуссия уже закончилась. Вам лучше протянуть друг друга руки.

— Протянуть руки, — возмутился Ратманов. — Ни за что! Между нами отныне война. На этот раз я выгоню Алексея и его сынка из дома. Прямо сейчас.

Софья Георгиевна покачала головой.

— Твой отец не позволит. А если его не послушаешься, он тоже может уйти. Ты же знаешь, какой он решительный.